Александр Богданов - Камень астерикс [Фантастика Серебряного века. Том III]

Вот четверорукий Брама индусов, вот Будда на фоне листа лотоса, вот лампочка, пролежавшая в земле много веков и освещавшая чье-то жилище в древней Пантикапее [3] … Пантикапее — Пантикапея (Пантикапей) — столица древнего Босфорского царства на территории современной Керчи. . Далее, пентаграмма, священный слог «Ом», знаки Зодиака, пентакли.

Я закрываю глаза, и мысль моя невольно уносится вдаль и в прошлое, к тому времени, когда моя нога впервые ступила на Священную Землю Хеми, омываемую плодородным Нилом.

Перед моим духовным взором рисуются процессии жриц, залитые лунным светом, пирамиды, могучий силуэт сфинкса, полузасыпанный песками пустыни.

Усилием волн я стараюсь вызвать перед собой образ Изиды.

Я вижу фигуру легкую, воздушную, прекрасную и величественную.

Сквозь покрывающий ее тройной вуаль мне чудится чарующая улыбка.

Я узнаю эту улыбку. Так улыбается умирающему сестра милосердия, так улыбается возлюбленная любящему человеку, так улыбается невинное дитя.

Этот образ — воплощение вечно-женственного. От него исходит дивное сияние, свет, который не только светит, но и греет. Это свет Истины, Добра и Красоты.

Тысячи мыслей и вопросов теснились в моей голове, и мне казалось, что я без слов понял немой ответ Богини.

Она как бы говорила мне:

«Ты живешь в век, когда техника и материальный прогресс достигли предела своего развития. Но почему люди несчастны, почему они ежедневно массами лишают себя жизни, почему они не верят более ни во что и кричат о банкротстве даже самой науки?

Сумела ли эта наука разгадать тайну жизни и смерти, проникла ли она в сущность вещей, заполнила ли она брешь между собою и религией, и философией? Отчего половина человечества изнывает в непосильном труде и рабство экономическое стало тяжелее былого рабства личного древних времен?

Ваш новый нарождающийся век должен быть веком духовного пробуждения, веком развития дремлющих сил души.

Иди за мной, я приподниму перед тобой завесу тайн, но буду приподнимать ее постепенно, чтобы свет истины не ослепил тебя.

Но не скрывай ревниво этот свет для себя одного.

Научи людей, что мир есть великое, стройное целое, часть которого — все они, научи их, что ничто не мертво, но все существующее, вплоть до камня, живет и проникнуто одним и тем же духовным началом.

Научи их, что все они братья, и что низшие существа — их меньшие братья.

Научи людей, что земля лишь ничтожная песчинка в космическом пространстве, и что звезды и планеты одной с ней солнечной системы таинственно влияют на ее обитателей.

Научи их превращению веществ одно в другое, изготовлению исцеляющих недуги лекарств.

Пусть все узнают, что перед нами вечность, как вечность позади нас, и что теперешнее наше существование— лишь миг в этой вечности, что ничто не умирает.

Убеди твоих ближних в том, что великие силы таятся в глубине их души, и что им стоит только прислушаться к их голосу, заглушенному заботами обыденной жизни, чтобы новый мир открылся перед ними.

Учи читать великую книгу Природы. Буди бьющуюся в оковах тела душу, сущность которой тождественна с великой душой вселенной.

Если ты научишь этому, убедишь в этом хоть одного человека — ты жил недаром.

И народится новая раса, изменятся условия жизни на земле, откроются Великие Тайны, приподнимется темная завеса, скрывающая будущее.

Человек сделается истинным царем Природы. Ум и сердце его прояснится… Жизнь станет светлой и радостной».

В экстазе я протянул руки к видению… Таинственный покров на мгновенье приподнялся с лица Изиды, но прежде, чем я успел рассмотреть его божественные черты, видение исчезло.

Была одна из тех чудных ночей, которые наблюдаются только на юге.

«В такую ночь печальная Дидона с веткой ивы стояла на пустынном берегу и милого той веткой манила вернуться в Карфаген».

Реверо сидел на песчаном берегу моря, облитом лунным светом. Кругом не было ни души. Несколько лодок лежало на берегу.

Реверо не мог заснуть в эту ночь. Блеск луны, теплый прозрачный воздух, тихий плеск моря — все это возбуждало его, гнало от него сон.

И хотя днем тоска охватывала его сильнее обыкновенного, но теперь он не скучал. Сотни мыслей теснились в его голове.

Он находил странное удовольствие в том, что не останавливал своего внимания ни на одной из них, давая каждой свободно заменяться новой, подобно причудливым фигурам калейдоскопа.

Это своеобразное парение мыслей можно назвать сном наяву: оно имеет все свойства сна. Образы, возникающие при этом в фантазии, так ярки, так свежи и легки, что заставляют забыть о внешнем мире. Ощущение необыкновенной, почти сказочной непринужденности и легкости мышления дополняет прелести этого занятия. Понятие о времени при этом совершенно теряется [4] Это именно то состояние, которое Мори назвал гипнагогическим, то есть промежуточным между сном и бодрствованием. Легче всего оно получается, если дремать, сидя в неудобной позе, чтобы не заснуть окончательно ( Прим. авт. ). .

Так случилось и с Реверо. Когда он очнулся, рассвет был уже недалек.

— Черт возьми, — вскричал молодой человек. — Луна уже вступила в последнюю треть своего пути по небу; я опять замечтался. Все равно, теперь мне уже не заснуть.

Сказав это, он встал и решительно направился к одной из лодок.

— Мегмет-Али, — закричал он, толкая ногой нечто завернутое в парус и имевшее форму человека. — Помоги мне спустить лодку.

Турок зашевелился и поднялся, не выражая удивления, не произнеся ни слова. Видимо, он уже привык к ночным прогулкам своего господина.

Общими усилиями лодка была спущена. Турок хотел вскочить в нее, но Реверо остановил его.

— Не надо, — сказал он, — я поеду один.

Произнеся эти слова, он вскочил в лодку и, оттолкнувшись от берега, стал поднимать парус. Ветер был довольно силен; парус надулся, и лодка скоро приобрела достаточный ход.

Мегмет-Али снова завернулся в свою парусину и растянулся на песке. Все было тихо.

Реверо был молод, но, несмотря на это, утомлен жизнью. Говорили, что у него расстроены нервы; однако, правильнее было бы сказать, что его не интересовала обыденная серая жизнь, что он стремился к необыкновенному.

Жизнь большого города, где он находился, опротивела ему, ее однообразие тяготило его.

Лишенные всякой оригинальности физиономии с отпечатком утомления, пошлые, банальные разговоры, лихорадочная погоня за деньгами, пустое тщеславие, мелкие гадости и скука — вот черты этой жизни.

Оставались лишь мечты и природа, составляющая неисчерпаемый запас очаровательных впечатлений.