Игнатий Потапенко - Ход больших чисел [Фантастика Серебряного века. Том II]

— Нина Александровна! — крикнул я, вскакивая…

В эту минуту Анфиса с нечеловеческой силой сдвинула на меня тяжелый дубовый стол, за которым могли усесться двадцать человек.

Опрокинулся стул, в одно мгновение я был сбит с ног и упал на диванчик.

Ноги мои были прижаты…

С невероятным усилием освободил я их и вскочил на низенький диван.

О, никогда не забыть мне ужаса этих мгновений! Я смотрел, как безумный, не остался ли на столе случайно забытый столовый нож, вилка, хоть что-нибудь…

Ничего… Ничего!..

Медленно, как змея, пристально глядя на меня маленькими, страшными глазами, подвигалась ко мне Анфиса в промежутке между диванчиком и стеной. Ее нечеловечески длинные железные руки были протянуты, словно ища моей головы. А с другой стороны, между столом и средней стеной, тоже с протянутыми руками, с искаженным лицом, как пантера, так же медленно приближалась Нина Александровна…

Что я мог сделать против железных рук Анфисы! Эти руки, казалось, можно было кусать — и обломать зубы, колотить по ним кулаками, как по наковальне…

Стенка диванчика не позволяла мне свободы действия, а нечеловеческая длина ее рук делала невозможным нанести ей удар в лицо или по голове…

Это были непередаваемые минуты смертельного ужаса, безобразный хаос мыслей и чувств, обрывки воспоминаний, тоска, бешенство и страх, животный страх.

Руки Анфисы тянулись к моему горлу, я бегал по маленькому диванчику, бил кулаками эти ужасные руки, но они даже не дрожали.

В эту минуту сильные руки другого врага схватили меня за ногу… Это была Нина Александровна.

Сильным движеньем мне удалось высвободить ногу… Я увидел ее зверское, прекрасное лицо и в отчаяньи и бешенстве, не помня себя, изо всей силы ударил ногой в сапоге со шпорой в это прекрасное лицо!..

Невероятный, безумный крик боли раздался в вечерней тишине, и Инна Александровна упала… С каким-то звериным ревом Анфиса, забыв обо мне, бросилась к ней.

Я воспользовался этим мгновением, вскочил на стол, с него спрыгнул на пол и к дверям; но обе двери были заперты.

Я бросился к окну и выпрыгнул со второго этажа.

Я опытный гимнаст и удачно совершил свой прыжок…

На дворе я встретил рыжего парня и приказал подать мне лошадь.

Когда он попробовал мне возразить, я одним ударом сбил его с ног. Во мне еще был большой запас бешенства…

В конюшне я нашел лошадь и без седла, в недоуздке, с непокрытой головой добрался до станции. Я был без фуражки.

Там я нашел свои вещи и вечером благополучно прибыл в расположение полка…

Несколько дней я был не похож на себя, — тревожно спал, бредили вскакивал, хотя ничем не был болен и аккуратно бывал на занятиях. Я никому не рассказывал о своем приключении, и под шумок навел справки о судьбе Крутогоровой.

Мне сообщили, что она была нездорова, а потом куда- то уехала со своей служанкой.

Куда? Никто не знал.

Дом был брошен на произвол судьбы.

Вот и все…

Но часто, часто мне грезится прекрасное лицо, лицо Иродиады, ее мерцающие глаза, голос сирены… И кажется мне, что все пережитое было лишь кошмаром… И… мне хочется снова увидеть эти глаза и услышать этот волшебный голос…

На самом берегу Дона, верстах в пятидесяти от Воронежа, раскинулось богатое поместье графа Михаила Девьера. Далеко с реки бросался в глаза, на самой круче, огромный белый барский дом на красном кирпичном фундаменте, с остроконечными вышками, увенчанными цветными флагами.

В темные летние ночи, когда граф устраивал у себя пиршества, барский дом представлял сказочное зрелище.

Сверху донизу унизанный гирляндами цветных фонарей и окруженный пылающим кольцом смоляных бочек, он горел, и сверкал, и пугал и очаровывал запоздалых рыбаков и едущий люд на широких плоскодонных баржах, тянущих по Дону грузы.

Широкой волной разливались в такие ночи звуки музыки. Дворовый оркестр графа, состоявший из ста музыкантов, славился во всем воеводстве. Граф любил пожить. Все, что было в Воронежском воеводстве знатного и богатого, начиная с самого воеводы, считало за честь приглашение на «Валтасаровы пиршества». Впрочем, воевода не был у графа в числе почетных гостей. Настоящим воеводой был сам граф. Он не позволял воеводе вмешиваться в свои дела, не считался ни с чем и вел себя, как царь.

Воевода так и смотрел на это; держался тихо и скромно, сносил насмешки, и зато пользовался от щедрот графа. А граф был богат и щедр с нужными людьми.

Несколько лет назад граф овдовел. На торжественных похоронах жены он выказал такое непритворное горе, что даже изумил всех. Было хорошо известно, что он пользовался свободой нравов, и графиня немало перенесла на своем недолгом веку, — были не только измены, издевательства, но и побои. Но она оставила ему двух сыновей и, быть может, стоя у ее наглухо заколоченного гроба, он раскаивался и плакал о детях, у которых отнял мать.

Ее похоронили над горой в родовом склепе графов Девьеров.

Сама императрица Елизавета Петровна выразила ему через воеводу соболезнование.

Но все проходит, и через пять лет после смерти жены граф Михаил женился снова.

Он был уже немолод, за его плечами было примерно полвека; но граф мог еще нравиться женщинам. Сухое бритое лицо его было гладко, седина едва тронула его густые черные волосы. Глаза горели молодым огнем, и во всей его фигуре, стройной и гибкой, было много жизни и силы. Он был смелый наездник. Любил объезжать диких степных коней. Лошади были его страстью. Неутомимый охотник, он целыми днями пропадал из дома; ходил в одиночку на медведя.

Через год у него родился сын.

Но и с этой женой повторилось то же, что с первой: после рождения сына граф охладел к ней.

Одиноко и грустно жила молодая женщина в огромных покоях старого дома.

Графиня Елена Ивановна тревожилась, боясь за мужа; но мало-помалу привыкла к его отлучкам. А бояться было чего. В последнее время участились разбои. Они то стихали, то вспыхивали с новой силой. В последний год неведомые злодеи дошли до какого-то исступления. Нападая и грабя, они не оставляли в живых. Хорошие кони исчезали, плохие возвращались домой вместе с экипажами, в которых лежали трупы их владельцев.

Произошел случай, повергший в ужас всех окрестных помещиков.

Богатый дворянин Воропаев поехал в Воронеж с большой суммой денег. С ним ехал приказчик. Выехал Воропаев рано утром, а к ночи умная лошадь вернулась домой и привезла в возке труп приказчика. Кучер исчез. На трупе приказчика нашли письмо Воропаева. Он собственноручно сообщал брату, что захвачен разбойниками и что за его выкуп требуют две тысячи рублей. Было назначено, когда и куда принести деньги. Место было назначено в лесу у заброшенной сторожки лесника. Воропаев предупреждал брата никому не говорить об этом, если он дорожит своей и его жизнью.