Джон Карр - Арахна [Рассказы о пауках. Том I]

— На что он живет?

— У него есть золото — английское золото. Раза два или три в год он ездит на побережье и привозит всякие странные вещи. Ванаки, один из наших, однажды рассказал мне, что этот человек привез с английского корабля дьяволов в маленьких бутылочках. Если их открыть, придет смерть. Человек весь раздуется и умрет. Ванаки рассказал мне об этих дьяволах и о том, что один черный мальчуган умер из-за них, как корова умирает от укуса кобры. Но там не было кобры, только белый порошок.

— А девушка тоже ездит с отцом в Порт-Саид?

— Ванаки бы мне сказал. Нет, молодая девушка остается с черными женщинами. Белый человек безумен. Послушайся совета Кали и забудь белую девушку-дитя в длинном черном платье.

Кали принял очень загадочный и мудрый вид. Кажется, ему хотелось получить еще одну сигаретку. Я с кислой миной выругал погонщика и предоставил ему возиться с мулами.

При взгляде на ту девушку что-то пробудилось во мне. Сами знаете, каково бывает в диких краях, а мы ведь покинули Порт-Саид много недель назад. Понятно, там были женщины — если можно так сказать. Я хотел узнать эту девушку поближе, хотя бы узнать ее историю. Сплетни Кали распалили мое любопытство, но я не поверил погонщику. Главным недостатком Кали была привычка привирать и настоящая ненависть к голым фактам. Я поклялся себе, что непременно встречусь с девушкой.

О следующей неделе рассказывать особо нечего. После разговора с Кали я увидал девушку снова: один взгляд, и она исчезла. Прошло еще несколько дней, и я больше узнал о ней и ее отце. Его звали Деннем; он был доктором наук с несколькими сокращениями после фамилии [8] …несколькими сокращениями после фамилии — Т. е. с сокращенными обозначениями научных степеней, титулов и пр., какие ставятся на визитных карточках и т. п. . Но это было все. Чем он занимался последние двадцать лет, оставалось загадкой. Изучал жуков? Возможно. Однако Кали и другие черные клялись могилами отцов, что этим не ограничивалось. Деннем был дьявольским доктором и наводил порчу на коров, так что молоко скисало у них в вымени. Он был колдуном, который отравлял болота и разговаривал с пауками в зловещие ночные часы. Доктор был еще много кем, если верить суеверному Кали, продолжавшему снабжать меня более или менее ценными сведениями в обмен на мои сигареты.

Затем наступил день, когда я познакомился с девушкой, и в тот день я узнал больше, чем из всех разговоров с Кали. Правда, то, что я узнал, едва ли утолило мое любопытство. Девушка оказалась очень робкой. Она позволила мне немного проводить ее, но была заметно смущена нашей встречей. Она действительно оказалась англичанкой, родившейся в Африке. Англию она никогда не видала и не бывала дальше Порт-Саида, да и то лишь однажды, в детстве. Мать она не помнила и никогда не слышала английского, помимо как из уст отца. Это было почти все, что она мне поведала, но я жаждал сойтись с ней ближе. Во время нашей короткой прогулки я узнал еще несколько важных вещей, включая и то немаловажное обстоятельство, что она была даже красивей, чем я полагал. Она была хорошо образована — профессор, очевидно, был прекрасным наставником — и прочитала множество книг.

На следующее утро я ждал ее на рыночной площади. Она пришла, хоть я и не надеялся. Стоит ли утомлять вас подробностями, джентльмены? Мы встретились снова и снова… Я узнал ее лучше, чем самого себя. Да, я полюбил ее — уверен, что этого объяснения достаточно. В эту первую, быстро пролетевшую неделю нашего знакомства мы говорили обо всем на свете, и только одна тема заставляла ее уклоняться от ответов: ее отец. Лишь об отце она не рассказывала ничего. Когда я заговаривал о нем, она отворачивалась, и на ее лице мелькало что-то похожее на страх; но возможно, я ошибался. Позднее, когда мы сблизились, я заключил, что ее отец — даже если он и был тем ужасным колдуном, каким его описывал Кали — несомненно являлся выдающимся ученым. Я видел это по его дочери. Ее чудесные познания нередко поражали меня, но в отношении каких-то предметов она выказывала удивительное невежество. Человек, которого она называла отцом, вылепил ее разум согласно своим пожеланиям. И все-таки есть нечто в женской душе, джентльмены, что не загонишь ни в какую тюрьму. Я читал по ее глазам, что и в ней пробудилась любовь, пусть ее невинная душа еще этого не знала.

Я еще не назвал вам ее имя. Ее звали Ирен. Ирен Деннем.

— Я очень хотел бы познакомиться с твоим отцом, — сказал я как-то вечером. — Он знает, что мы встречаемся?

Ирен помедлила.

— Я рассказала ему о тебе, Скотт, — призналась она. — И… он был не слишком доволен. Конечно, он тебя не знает. Но когда я предложила пригласить тебя к нам, он страшно рассердился. С отцом это бывает. Иногда мне кажется, что он ненавидит всех белых. Думаю, это потому, что он так поглощен своей работой, которой занимается уже двадцать лет. Но если ты придешь завтра, Скотт…

Я покачал головой.

— Ты же сказала, что ему не нравятся наши встречи…

Затем у меня возникла новая мысль. Нет, я пойду к ним, и более того, постараюсь достичь взаимопонимания с этим человеком. У меня безусловно есть на это право — ведь я собирался увезти Ирен в Англию. Другого пути я не видел. Я должен был завтра же встретиться с профессором Деннемом. Я поделился с девушкой своими планами. Не стану углубляться в детали, джентльмены, но она согласилась. Мы договорились встретиться следующим утром на грязной рыночной площади и оттуда вместе пойти к ней домой.

Кали казался в тот вечер очень встревоженным. Когда я спросил его о причине и рассказал, что на следующий день собираюсь посетить профессора Деннемом, он выпалил, что я скоро умру.

— Чепуха, Кали, — рассмеялся я. — Я ожидаю встретить почтенного старого натуралиста, который станет показывать мне свою коллекцию муравьев и бабочек. Он безобиден. В моей стране никто таких людей не боятся. Их называют учеными, Кали.

— Один черный, он живет за деревней, посоветовал мне следить за мулами, — заметил Кали. — Еще он сказал, что белый колдун ворует у него скот. Зачем ему скот?.. У себя, в своем большом каменном доме, он бросает коров в черные ямы. С каких пор бабочки едят коров?

Я начал сердиться и с удовольствием придушил бы наглого черного мошенника.

— Попридержи язык! — приказал я.

Что с того: когда я выходил из хижины Кали, он все равно курил мою сигаретку. Мне становилось все любопытнее. Завтра, сказал я себе, я узнаю, сильно ли привирал Кали. Его рассказ я расценил как плод живого и творческого, хотя и не очень убедительного воображения. Я был влюблен. На следующее утро, в то самое утро, я до блеска начистил сапоги и надел свои лучшие бриджи. Я отдал бы небольшое состояние за белый тропический костюм главного инженера, но не осмеливался к нему обратиться. Я и так с трудом отпросился на день.