Михаил Бобров - Четыре возраста Нулизы-сан [СИ]

Да — имя же!

Парень выбирается из обвеса, нащупывает на полочке маркер. Светящиеся буквы по правому наплечнику. Неровно… Руки дрожат, вот почему неровно.

Крейсер флота ее величества — HMS Vindictive.

Раньше люди призывали канмусу — теперь канмусу (или то, что стоит за ними) призывает людей. Вот и весь секрет, вся разница. Просто, как розетку лизнуть.

— … На землю храбро того низвержет!

Кроме обретенного Позывного — ни чувств, ни мыслей; столбом Егор посреди ангара, и в Прямой Кишке над входом гаснет уже красный транспарант. Испытание пройдено — чего тут нельзя было пугаться? Егор на ватных ногах идет к выходу — а недосмотренное им кино продолжается в тысячах километров юго-восточнее. Толкутся мелкие волны, стянутые пленкой светящейся взвеси. Экраноплан уже практически под водой, и пробитая Хранительницей дыра выглядит полыньей, а треугольное крыло — льдиной вокруг.

— Беркана — всем. На борт! На борт! Через три минуты здесь будет стая — до полутора тысяч!

Человека нигде не видно: похоже, агония твари превратила его в фарш… Нулевая быстро давит продолжение мысли. «Хотя бы у нас нет потерь. Хотя бы у нас.»

— Отряд?

Семь зеленых огоньков.

Семь! Все-таки не восемь! Тенрю, как бы здорово ты тут развернулась! Могли бы, наверное, и экраноплан спасти, одного лития на год работы…

Но — зеленых! Все-таки зеленых!

— Нулевая — Третьей!

— Есть Нулевая.

— Я вижу этот бак, он тут плавает.

Ну хоть чего-нибудь спасти, раз весь груз не вышло:

— Подцепи его, только аккуратно. Проверь, не активный? Беркана — Тридцать-ноль. Все закончено.

— Есть Беркана. Можем взлетать, но только сперва очистите этот бак от взвеси, я даже в камерах вижу, какой он липкий и противный на ощупь.

— Третья?

— Ободрала ножом, как успела. Дальше воздушная завеса осыплет.

Первая валькирия — Дагаз — уже развернулась и взлетает. Она загружена штурмовой группой и спасенным экипажем треугольного крыла. Вторая валькирия — Ингуз — подобрала обе девятки резерва, седьмую и двенадцатую. А Беркана принимает отряд номер тридцать. Аватара стоит на откинутой погрузочной площадке, помогает подняться выложившимся канмусу.

— Отряд, всем второй тюбик. Немедленно!

— Раскомандовалась, — ворчит Седьмая. — Нет бы спасибо сказать. Только и слышу: ешь, молись, руби!

Но ругаться неохота даже ей: без потерь!

Операция закончилась без потерь. Пассажир экраноплана разве — но пилоты говорят, мудак был редкостный, жалеть нечего. Профессионалы понимают, что большой заслуги тридцатого подразделения тут нет. Просто повезло. С другой стороны — у начальника Владивостокской Школы есть личные дела всех канмусу, а в каждом личном деле — особая графа: «везучесть». Это же, наверное, не просто так?

Нулевая поднимает глаза к темному небу — громадные чужие звезды.

Впрочем, уже не чужие. Просто непривычные.

Теперь можно думать, прикидывать варианты. Обсуждать в тактическом классе… Когда-то давно, в прошлой жизни, она так выиграла плеер… Стой, а Тристейн тогда — какая жизнь? Предпрошлая?

Габриэлла Ферраро затаскивает на борт уставшую Третью с баком. И вдруг замирает, едва коснувшись круглой обечайки.

— Беркана — всем! Мы отбили у Ото-химе шестнадцать ядер! Поздравляю всех с победой!

Затем Габриэлла одним движением забрасывает ценнейший груз в корпус, а следующими двумя — вталкивает в ледяной ветер воздушной завесы Третью и Нулевую. Площадка поднята, погрузка закончена — резкий, «истребительный» старт. Как можно выше, как можно скорее. Такой ценный груз Ото-химе отслеживала наверняка, и сейчас, как пить дать, ее наблюдатель верещит на весь океан, что посылка перехвачена; не потому ли так спешит с юга еще одна многочисленная стая?

Наблюдатель в самом деле следит за гостями с Оаху; наблюдатель в самом деле составляет донесение и посылает его по цепочке звукоподводной связи — от глотки в глотку — до самого жирного юга, до коралловой короны, где сегодня ставка Ото-химе. Но никто не велит искать похищенное, никто не бросает северное войско на штурм Гавайев — отомстить, потому как до валькирии ведь не допрыгнешь…

Северному войску может приказать одна Ото-химе; а она в настоящий момент прислушивается к совершенно другим звукам.

Ото-химе прислушивается к слабому-слабому стуку за стеной. Человеку такие звуки недоступны — а вот жизнь корабля Тумана зависит наполовину от акустики, наполовину от волнового защитного поля. И во всем, что касается распространения волн в какой угодно среде, крейсер Тумана «Пенсакола» разбирается куда как лучше людей. Сейчас, к примеру, она легко может определить, что между источником стука и ей самой — порядка трех метров.

Порядка трех метров каменной кладки.

Чем-то напоминает Соленый Берег.

Люди посадили ее в каменный ящик Соленого Берега. Другие люди — вытаскивали с Перекрестка. Она была игрушкой. Объектом. Потом уже третьи люди пытались стереть плохие воспоминания. Но: «Абсолютная память — это не только ценный мех»… Чья шутка? Тех, кто помогал — или тех, других?

Игрушкой людей она быть не хотела. Что ж — свои оказались ничуть не лучше. Кто-то из Взятых предал ее.

И вот все возвратилось к началу. Кольцо замкнулось.

Почти.

Она в заключении. И это сделали с ней люди.

Но вирус-кнут изъят. И это сделали с ней люди.

Пенсакола прислоняется к холодной кладке. Все, что в ее памяти плохого — сделали люди. Но и все, что в ее памяти хорошего — точно так же сделали люди.

Ну да, как же! Ото-химе вспоминает просвеченную золотыми колоннами водную толщу. Это сделала она сама — без людей!

Да, но и тех Взятых, что предали ее саму и сейчас, наверняка, глупо растрачивают ресурсы Океана в драке за власть — этих существ тоже сделала она сама. Без людей, уж за этим она следила тщательно.

Так что же в ней собственного? Личного? Родного?

Даже здесь, в темнице… Судя по эху, темница подземная. Почти подземная… Даже здесь какой-то человечек долбит камнем по камню. Наверное, огонь добывает — согреться хочет, сыро на глубине шесть метров… Помимо воли прислушавшись к ударам, Пенсакола без труда разбирает призыв о помощи. Вот люди — даже здесь от них нет покоя!

И внезапно — именно потому, что это ничем не обосновано, не вызвано, не волочет за собой паутины расчетов — Пенсакола отвечает короткой четкой россыпью сигналов.

«Здесь CL 24, кто на связи?»

Связь удалось наладить на третий день — Бонд считал дни по наступлении полной темноты в зарешеченном окошке. Хотя за окошком легко мог оказаться внутренний дворик, имитация простора, где свет включают и выключают по рассчитанной схеме — сбить внутренний ритм пленника, раскачать психику. Сам он с задержанными обходился еще и не так, и потому не возмущался — правила игры есть правила игры.