Михаил Бобров - Снег над океаном [СИ]

— Хо! Это на самом деле ты!

Доктор недоуменно всмотрелся:

— Алка? Точно, Алка! Вот где не ждал встретиться! Ты как здесь?

— Я тут с подтанцовкой. Ну, нашего фронтмена кудрявый в лазарет уложил, так что у меня типа отпуск… — девушка уверенно подтянула собеседника к столу:

— Садись! Давай сюда твой поднос. Ешь, а я рассказывать буду…

Оказывается, в родном городе развод терапевта вызвал совершенно гомерических размеров общественный резонанс. Доктор вспомнил, как Такао приобнимала его на ступенях, и как не далее сегодняшнего утра вызывала в рубку. Подумал, что после этого волна подымется еще выше. Алла заметила, что доктор ужин закончил, и как бы между прочим спросила:

— Так вы развелись после того, как появилась… Она? — девушка осторожно кивнула на экран, где Такао и Сольвейга обсуждали лучшее размещение звука на полубаке.

Доктор вздохнул:

— Я не завел никого на острове. И развод был задолго до того. Все перебрехали, сучьи дети, а прошло времени всего-то пара недель.

Алла запустила пальцы в подстриженные челкой рыжие волосы:

— Не мое, конечно, дело… Но все равно ж узнаю через сплетни. Лучше сам скажи. Если не хочешь, чтобы опять переврали.

Зеленые глаза смотрели серьезно и сочувственно, так что доктор проговорился:

— Мне выдали предписание до Хабаровска. Типа, секретное. То есть — там скажут, куда дальше. Жена с порога: карьера или семья! Я только заикнулся, что на самом-то деле мы еще дальше поедем, а мне в ответ: «Куда там еще дальше? В поселок Новоебуново на берегу Тихого Океана? Ты это решение один принимал, без меня! Вот один и катись!»

Доктор фыркнул:

— Я было собрался объяснить про Перл-Харбор, да чего-то обиделся. Если, думаю, сейчас вопли, то как же она заорет, когда со мной, не дай бог, случится что? Нынче не старый мир, инвалидность как раньше насморк, на каждом углу можно подхватить… Ну и покатился. Один.

— И что теперь? Я видела в гостинице, ты кидал письма в ящик. Ты ей не писал потом?

Доктор:

— Нет. Это матери с братом.

Девушка подняла брови:

— Что, «если пустишь ее в дом — не мужчина ты, не гном»?

— Нет, — врач даже плечами пожал. — Просто я в самом деле не понимаю, что сказать. «Вернись, я все прощу?» Так нет, не выговаривается как-то. Извиняться? Мне надоело, что всегда виноват я!

Почувствовав нешуточную обиду в голосе, девушка сменила тему:

— А я думала, эти ваши куклы и правда такие уж идеальные. И рядом с ними про нас вообще думать невозможно.

И оба еще раз посмотрели на экран, отображающий длинный полубак. Такао уже организовала там кресла и стойки для инструментов. На другом экране, где ради антуража крутился открытый тактический чат, доктор прочитал молниеносную переписку с берегом. Из радиообмена следовало, что выпендрежница «Такао» подойдет к порту перед закатом, чтобы актеры выступали контражуром, на фоне садящегося багрового шара.

То ли оставшиеся в кают-компании это сообразили, то ли просто не утерпели. К черту политику! Когда еще споешь вживую, для всего населения немаленькой гавани, да на борту страшного крейсера Тумана, да кровавыми крыльями за спиной закат! Довольно скоро в комнате остались только доктор и Алла.

— Ну как… — ответил врач на зависший вопрос. — Фигуры безусловно. Здоровье. А воспитание… В процессе, скажем так.

— А они правда не ревнивые?

— У них половины инстинктов нет, — постарался честно и точно пояснить доктор. — Не пытаются интриговать, практически не врут. Да значит да, нет значит нет.

— А чего так? — Алла подперла кулачками щеки.

— Ну, человечество же развивалось, — сказал доктор, чувствуя себя опытным и мудрым. — Эволюция там, то-се. А эти готовые. Рефлексы тела на месте, а вот воспитание… Не жили они в пещерах при палеолите, нет у них необходимости кормильца переманивать, друг дружке шпильки в туфли пихать.

— Так вам, получается, этого вот не хватало? — Зеленые глаза распахнулись шире обычного.

— Мой же случай не показатель, — пожал плечами мужчина.

— Ну ничего, разъясним эту сову… А мужского пола они существуют?

Доктор вспомнил Юрия Петровича Зацаренного, дожидающегося операции в Международном Гавайском Госпитале, и сказал:

— Пока нет.

— Пока? А потом?

— А потом конец, — сказал доктор. — На Земле останутся идеальные люди из нанопыли, остальные вымрут. И будут потом историки гадать, существовал хомо сапиенс сапиенс или это легенда такая. Вроде орков с эльфами.

Алла поднялась:

— Да ну нафиг! Пошли тоже на палубу. Танцевать я и без начальников могу.

— И то дело, — с облегчением поднялся доктор. — Нафиг этот гнилой базар.

Базар-вокзал в гостинице затих лишь к позднему вечеру. И тогда, наконец, Балалайка решилась оставить своих беспокойных подопечных. Выгрузка и размещение полусотни творческих личностей, разогретых концертом на подходе, дались ей нисколько не проще, чем тому же доктору — погрузка их на «Такао» во Владивостоке.

Но все кончается, кончились и хлопоты. Решив, что для поправки настроения следует прибить несколько нервных клеток с подобающей закуской — и, желательно, в тишине — женщина направилась к фонарям рынка. Рынок врач же и посоветовал, сказав, что привычную еду можно найти только там. А торговля идет и после заката, как в большинстве реально жарких стран.

Эскулап не соврал: и рынок работал. И квашеная капуста, столь хорошо сочетающаяся с заветной фляжкой, на базаре имелась. Но вот цена!

Балалайка перевела взгляд к соседнему прилавку:

— Да у вас тут черная икра дешевле!

Две немолодые тетушки в белых косынках и длинных закрытых одеждах, приценивающиеся к икре, завздыхали наперебой:

— Да что там дорого!

— Сын приехал, угостили бы.

— А пост. Нельзя.

— Так что, холодильника нет? — густым басом удивился иеромонах, тоже выбравшийся на берег по случаю спавшей жары.

— Да есть, так уходит завтра сын в море.

— Ну, на войне и в пути допускается не соблюдать пост, — иеромонах пожал плечами.

— А если он кабелеукладчик? Это же не война и не путешествие. Обычная работа. — Уперлась одна из тетушек. Иеромонах испустил двухметровой длины вздох. Размашисто перекрестил прилавок с черной икрой:

— Нарекаю тебя ежевикой! Все, покупайте. И не смущайте господа пустым начетничеством.

— Батюшка, благодетель наш, благослови! — обе тетки повалились в ноги. Балалайка, не зная, плакать или смеяться, вернулась к своей капусте и сказала загорелому продавцу на разухабистом «моряцком» английском, с явной угрозой:

— Вы видите то, что вижу я? Триста граммов капусты стоят четыреста рублей?

— Именно так, — подтвердила Рицко, изучив ценник.

— Вы не подумайте, — сказала Балалайка, возгоняя в себе злость, — что я плохо вижу, или выжила из ума. Просто есть эмоциональные переживания, через которые сложно пройти в одиночку…