Дэвид Брин - Сверхновая американская фантастика, 1995 № 05-06

И когда такой автор начинает свой мир разрабатывать, уточнять, созданный мир обогащается множеством достоверных и убедительных деталей, за счет которых утрачивается достоверность и убедительность целого. Вот этот-то процесс и можно проследить на примере трех вещей Майка Коннера — «Собака-поводырь», «Загадочное место» и «К востоку от Луны».

Вся трилогия написана от лица одного и того же человека, которому автор в первой части демонстративно не дает никакого имени (а имя, как известно, свойство сакральное), оставляя лишь функцию — «собака-поводырь». Кстати, отмечу тут же, что в первой повести и народу — «чужакам», среди которых живет герой, тоже не дается никакого названия — «Они» и все, а земные имена, которыми награждает герой своих клиентов, достаточно условны. Условны и описания неземного ландшафта — «Дерево», где происходят события, представить себе очень сложно — город? гигантское растение? И студия слепого иномирянина Генри, и его профессия — он художник, знаменитый художник, — тоже описаны достаточно условно, и, в результате, перед нами разворачивается не повесть, но притча. О доброте и взаимопонимании, о свободе и об обязанности. И о том, что этические критерии сопоставимы у разных цивилизаций. И о том, что коллективизм, чувство сопричастности к общему делу — огромный дар, но способность противостоять и тому и другому — такой же дар. В результате мы видим хорошего человека — или даже двух хороших людей, считая иномирянина Генри, — загнанных в безвыходную ловушку обстоятельств, двух сиамских близнецов, которые не могут существовать порознь, но один все же остается в живых лишь потому, что находится еще один брат, способный понять и принять его, пусть даже брат этот иной плоти и крови. Достаточно для хорошей повести? Вроде бы да.

Однако за первой частью следует продолжение «Загадочное место». И сюжет первой части тут же становится перевертышем, оборачиваясь иной стороной и приобретая тем самым иной смысл. Наконец-то иномиряне обретают имя — летуны — и тут же отодвигаются от нас на задний план повествования, оставаясь смутной бессловесной угрозой, неким Богом из машины, выполняющим по ходу сюжета чисто функциональную роль. «Запад есть запад, восток есть восток и с места они не сойдут» — пока не найдут нейтральную почву для соприкосновения, не впрямую, не лицом к лицу, как в первой части, не через взаимопонимание и сострадание, а опосредованно, при помощи картины погибшего Генри. Две расы не в состоянии понять друг друга (до этого двум отдельным представителям этих двух рас в первой части автор подарил подобную возможность), но способны иметь общие объективные ценности. В данном случае — Искусство и Религию. Представители человечества держатся благодаря дружбе и взаимовыручке, вплоть до самопожертвования (поскольку каждый человек в повести жертвует чем-то важным для блага ближнего своего), и это помогает им оказаться сильнее коллективного сознания летунов (пожалуйста, обратите на это внимание, поскольку в третьей части все опять будет иначе), героя автор тоже награждает именем — Дуг и, кажется, утешением в Любви и Религии (все — с большой буквы). Занавес.

Третья часть. И тут контуры сюжета опять начинают расплываться, а персонажи — менять личины, точно на костюмированном балу — и не даром через всю третью часть карнавал проходит как сквозная тема. Но костюмированный праздник оборачивается хаосом и гибелью; книга, которую читает герой, — видимостью жизни, в которой волей-неволей приходится принимать участие, сюжет, похоже, сознательно перекликающийся с хэмингуэевской «Фиестой» — космической оперой; девушка, подарившая герою — скажем так — надежду на лучшую участь — похотливой ханжой; ее отец-священник — агентом спецслужбы Танзиса, — и (еще один перевертыш) агентом летунов; граф-посол — агентом летунов — и (оп-ля!) снова отважным патриотом; сам герой из Дугласа почему-то превращается в Патрика; мужественный писатель, агент сопротивления становится (оп-ля!) последовательно — бездарностью, импотентом, агентом летунов, а потом снова защитником человечества. Не за что уцепиться, не на чем сфокусировать взгляд. Прием «книги в книге» — смешение одной условной реальности с другой, так полюбившийся нашим авторам, вносит в сюжет еще большую (сознательно задуманную?) путаницу и в результате герои «Фиесты», ну ладно, «К востоку от Луны» — бродят по гибнущему кораблю среди свихнувшихся пассажиров в карнавальных костюмах. А самую кардинальную трансформацию претерпевают отношения — скажем так — землян с летунами.

Попробуем разобраться в них отдельно, с самого начала.

В первой повести это — могущественный народ, намеренно оставленный автором без имени, частью — птицы, частью — общественные насекомые, чья основная черта — это способность генерировать эмоциональный фон, являющийся необходимым условием для нормального существования Сообщества (или Сети — в буквальном переводе из «К востоку от Луны»). Главная особенность летунов — их предельная зависимость друг от друга, нераздельность и отсюда — частичное неприятие Человека, который способен брать, но не может давать, а еще вернее — равнодушие к человеку, как к ущербному виду, признание лишь очень условной, вспомогательной его роли. Злодеи? Нет, ни в коем случае, равнодушные, пренебрежительные — да, что, возможно, еще обиднее, чем проявление любой эмоции, пусть даже и с отрицательным знаком. Самое страшное, что может ожидать отдельного человека или все человечество — это попасть к ним в эмоциональную зависимость, поскольку брать, не давая ничего взамен, — унизительно. Во второй части трилогии, «Загадочное место» — это существа, жаждущие мести, враги, ненавидящие главного героя, но не готовые расправиться с ним физически — т. е. не опускающиеся до самосуда, — и, как уже говорилось, способные оценить искусство и религию. Тенденция противостояния двух рас в этой повести усиливается, однако все события еще можно логически вывести из коллизий первой части. Коллективной мощи уже в этой повести с успехом противостоит тепло человеческих отношений. В третьей части летуны — коварный, хитрый, мощный враг. Манипулятор. Воинственный народ, ведущий с человеческим племенем войну не на своей земле, не брезгующий использовать лучшие побуждения людей в своих грязных целях (в данном случае привязанность героя к своему покойному другу и клиенту Генри, творческие порывы писателя Джонсона, патриотизм графа и т. п.), держащий под контролем (а что может быть страшнее для представителя западной цивилизации, чем потеря свободы воли?) самых крупных представителей вражеской администрации, да еще — священника (а притворялись, что уверовали и посещали его службы!), да еще — человека искусства (так и непонятно, зачем). Словом, летуны представляют собой нечто ужасное, противное самой человеческой природе (раз уж они могут вызвать и утихомирить панику, вдохновить писателя на создание бессмертного шедевра и лишить его вдохновения, вызывать массовые галлюцинации и самое омерзительное — плеваться зеленой пеной).