Дэвид Брин - Сверхновая американская фантастика, 1995 № 05-06

Именно эту технику ИИ использует для общения с Кейсом, но тот ожидал явно чего-то более необычного, чем воплощение Финна, представшее перед ним. Уинтермут даже шутит на этот счет: «А ты что предпочел бы, чтобы я явился перед тобой неопалимой купиной?» ИИ отказывается изображать из себя богоподобное существо, однако полиция Тьюринга пытается арестовать Кейса как нового Фауста, тем не менее: «Ты не думаешь о людях. Тысячи лет существует мечта о заключении выгодной сделки с дьяволом. Осуществить ее по-настоящему стало возможно только теперь. Чем же тебе заплатят? Что ты хочешь получить, освободив это порождение и дав ему бесконтрольно расти?»

Неудивительно, что вопросы о трансцендентном и сверхчеловеческом постоянно встают как бы фоном происходящему, ведь личностное сознание хакеров умирает гораздо надольше, чем на пять минут, во время их скитаний по матрице. Сами границы между жизнью и смертью смещаются. Американский литературовед Дэвид Томас рассуждает в статье «Древние обычаи в новом пространстве. Обряд инициации и гибсоновская модель киберпространства» -«может быть, возникновение киберпространства — основная стадия обряда перехода от плотской человеческой формы существования к киберспиритуальной цифровой, преображенной программными средствами» (3, с. 33). Существует также взгляд на киберпространство как на место, где суждено наконец восторжествовать могуществу разума и всесильности мысли, как бы в противовес З. Фрейду и Дж. Фрэзеру, считавшим, что любая вера в магическое зиждется на придании слишком большого значения силе разума. Анимизм возвращается, приходя как бы изнутри научной парадигмы: «Сознание отъединяется от тела, заменяет собою тело и распространяет свою мощь по глобальному электронному пространству нашей культуры терминалов. В этом смысле киберпространство отрицает сам принцип поверки реальности и границ власти субъективного сознания» (Бьюкатман, 4, с. 209–210). Американский философ Марк Тэйлор и финский — Эза Сааринен в книге «Исследователи образов» (1994) разрабатывают свою систему взглядов, делая акцент на обещании бессмертия, таящемся в лабиринтах киберпространства: «Теперь становится возможным не только всезнание и всемогущество, но и всеприсутствие. Тем самым осуществляется извечная мечта верующих» (5, гл.7).

Кульминация романа — заключение Кейси обоими ИИ в некоем подобии лимба, симуляции реальности, несущей черты сна и яви одновременно. Там Кейс встречает Нейроманта в виде маленького мальчика, и тот объясняет этимологию своего имени: «Нейро» — от нервных окончаний и серебряных печатных схем. Теперь «романт». Некромант. Я вызываю к жизни мертвецов. Но к тому же, дружок, я и есть все эти мертвые вместе взятые. Я — их мир.» (2, с. 289). В этом лимбе Кейс встречает свою бывшую любовь Линду Ли, здесь, в матрице, она воскресла, и Нейромант советует «Останься. Если твоя женщина — призрак, ей-то об этом неизвестно. Да и тебе разницы не заметить»(2, с.289). Позднее один из ИИ замечает: «Жить здесь — это и есть жизнь. Никакой разницы с настоящей» (с.305). И когда Кейс соединяется с Линдой, любит ее вновь, их ласки идут на фоне размышлений Кейса «В ней жила та сила, что властвовала в Ночном Городе и уберегала от бега времени безжалостной Улицы, ведущей за ними вечную охоту. Туда, в Город, не так легко было попасть, а раз попав, почему-то нелегко оказывалось удержать Город в памяти. Место вечных находок и бесконечных потерь. Тот самый мир плоти — мяса, как пренебрежительно называли его ковбои-хакеры. А ведь это был громадный мир, целое море информации, закодированной в спиралях ДНК и феромонах, той самой бесконечной многообразности, которую прочесть и освоить может только другое тело. |…| и вот он вошел в нее, передавая древнее послание. Даже здесь, в этом месте, относительно которого он вовсе не заблуждался — в дубликате чьей-то памяти — во всю силу действовал доисторический импульс».

Это напоминание о коде ДНК, предопределяющем поведение нашего физического тела, приходит к Кейсу как раз в тот момент, когда он пытается пересоздать себя в некое киберсущество, способное вечно циркулировать в киберпространстве, и он делает крутой поворот. По мнению американского исследователя Дэвида Поруша, Гибсон намекает на «присущее человеческому телу свойство преодолевать время. Непреходящесть» (6). Иштван Чичери-Роней называет Гибсона «сентиментальным футуристом» за то, с каким самозабвением предается писатель претворению программы преобразования жизни, постоянно сожалея при этом о теряемых связях и влияниях. Несомненно одно: между стремлением гибсоновских героев достичь жизнеотрицающего слияния нервной системы и компьютерной матрицы ради достижения независимости от реальной жизни и неотступной ностальгией по гуманистическим ценностям ощущается внутреннее напряжение.

В двусмысленно названном киберпанк-романе «Синтетники» (1991) [19] Слово «Synners» сочетает в себе корень «syn» — «синтетический», «искусственный» и звучание [sin], намекающее на «sin» — «грех» по-английски. (Примеч. ред.) Пэт Кэдиган в большей мере занимают этические аспекты опасных экспериментов в области нейрохирургии, которые проводятся по заказу корпораций. «Синтетниками» становятся видео-художники, в чей мозг вживлены биотрансляторы, которые напрямую передают образы виртуальной реальности синтезированные с мелодиями в мозг потребителей. Но в романе неоднократно упоминается о близости подобной технологии первородному греху.

«…Знание — сила. Но сила развращает. Отсюда следует, что Век Сверхбыстрой Информации — исключительно развращенный век.

— А все прежние разве не были развращенными? — спросила Сэм. Фец медленно растянул губы в улыбке на ее вопрос.

— Мне кажется, мы готовимся превзойти их все. Иногда я ловлю себя на мысли, что мы совершаем нечто почище первородного греха» (7).

Вне всякого сомнения, любая новая технология приводит к возникновению кризиса в культуре. Однако рассуждения Феца в романе Кэдиган очень напоминают предупреждения современного американского культуролога Нейла Постмана, который подчеркивает, что «каждый инструмент несет в себе идею, намерение выстроить мир так, а не иначе, когда предпочтение отдается одному качеству, одному умению перед другими» (8). Об этом же и знаменитый афоризм Маршалла Маклюэна об информативности средств передачи информации.

Подобно Гибсону, Кэдиган также вводит в роман обретающую самостоятельный разум матрицу, которую зовут в шутку Рыбка [20] «Art Fish» напрямую соотносится также с «artificial» — «искусственный». (Примеч. ред.) романа — Видео Марк, которому первому первому из синтетников вживили биотранслятор, мечтает воссоединиться с Рыбкой. Как и Кейси в «Нейроманте», Марк ненавидит свое тело, «тюрьму из мяса и костей, прочно державшую его едва не пятьдесят лет». И предпочитает заиметь несколько дырок в голове, чтобы не выходить больше никогда из соединения с компьютером, вместо того чтобы «наглатываться наркотиков, постепенно сходить с ума, кидаться в разные стороны, пока не утратишь способность держаться на ногах». Обещание расширить сознание, придти «в соответствие с собой» без одурения и перенапряжения, «обрести столько места, где можно развернуться — это почти как при родах, когда младенец, стесненный девять месяцев во чреве матери, появляется на свет».