Ларри Айзенберг - Сверхновая американская фантастика, 1996 № 05-06

— Потому что, — сказал Тимоти. Это — Неф, сэр.

— Неф?

Тимоти протянул руку и чуть отвел в сторону покров.

Глубоко из-под оберток папируса показались зашитые веки на старом лице, но взгляд можно было почувствовать. Пыль заструилась с ее губ.

— Неф, сэр, — сказал мальчик. — Мать Нефертити. Куратор побрел к своему стулу и потянулся за графином из хрусталя.

— Ты пьешь вино, мальчик?

— До сегодняшнего дня не пил, сэр.

Тимоти целую минуту сидел и ждал, потом м-р Д. В. Олкотт протянул ему стаканчик с вином. Они выпили вместе, и наконец м-р Олкотт сказал:

— Почему ты принес… гм… это — ее — сюда?

— Здесь единственное безопасное место в мире.

Хранитель кивнул.

— Верно. Ты предлагаешь мне… купить? Купить Неф?

— Нет, сэр.

— Чего же ты тогда хочешь?

— Только чтобы Вы, сэр, раз в день приходили и разговаривали с ней, если я ее тут оставлю. — Тимоти в смущении посмотрел на свои туфли.

— Ты доверяешь ее мне, Тимоти?

Мальчик поднял глаза.

— О, да, сэр. Если Вы пообещаете.

Он продолжал говорить, глядя прямо на хранителя.

— Не просто хранить, а слушать ее.

— Она разговаривает?

— И немало, сэр.

— Она и сейчас говорит?

— Да, надо лишь наклониться вплотную. Я уже привык. Скоро привыкнете и Вы.

Хранитель закрыл глаза и прислушался. Был слышен тихий шелест древней бумаги, столь тихий, что он наклонил голову набок, вслушиваясь.

— О чем? — спросил он. — Что же она обычно говорит?

— Обо всем, что есть смерть, сэр.

— Обо всем?

— Ведь ей две тысячи четыреста лет, как я уже сказал, сэр. И девятистам миллионам людей пришлось умереть, чтобы могли жить мы.

— Очень много смертей.

— Да, сэр. Но я рад.

— Какие кошмарные вещи ты говоришь!

— Нет, сэр. Ведь, если они были бы живы, мы б не смогли и пошевелиться. Или сделать вдох.

— Кажется, я понимаю, о чем ты. И она знает все это?

— Да, сэр. Ее дочь была той самой Прекрасной, которая побывала Там. Так что она — это Та, Кто Помнит.

— Тот Дух, что поведывает душам и плоти обо всем, что есть в Книге Мертвых?

— Я думаю — да, сэр. И еще об одной вещи, — добавил Тимоти.

— То есть?

— Если Вы не возражаете, я хотел бы завести абонемент.

— Чтобы приходить сюда в любое время?

— Даже когда музей закрыт.

— Думаю, это можно устроить, сынок. Надо лишь подписать кое-какие бумаги, касающиеся дара, и провести экспертизу.

Мальчик кивнул. Мужчина поднялся.

— Может быть, тебе смешно, но говорит ли она что-нибудь сейчас?

— Да, сэр. Подойдите ближе. Нет, еще ближе.

Мальчик легонько потянул мужчину за локоть.

Далеко-далеко, около храма в Карнаке, вздыхали ветры. Далеко-далеко между лап Великого Льва оседала пыль.

— Слушайте, — сказал Тимоти.

Это трудно — бросить курить и просто невозможно — соблюдать диету, не так ли? Или так? Излюбленный герой юмориста Ларри Айзенберга, неподражаемый профессор Дакворс, направляет свою недюжинную творческую энергию на разрешение проблем, которые преследуют многих из нас, при этом получая весьма любопытные и нетривиальные результаты.

В это утро Дакворс был необычайно весел. Меня же его веселье несказанно раздражало.

— Как с утра пораньше наши артерии? — игриво осведомился он. — Просветы в порядке? А вес? Не упираемся ли мы уже в верхнюю границу для нашей возрастной группы?

— Даже при более подходящих обстоятельствах, — произнес я несколько язвительно, — я бы счел разговор об артериях и весе тела выдержанным в дурном вкусе. Но именно в это утро вы злостно нарушаете договор об общественном согласии.

— За живое задело? — осведомился Дакворс и добавил. — Могу себе представить ваше состояние. Наблюдал, как вы переублажили себя на факультетском балу вчера вечером. Похмелье, должно быть, тяжелейшее.

— Если учесть убийственную сверхчувствительность к любым звукам и плотный налет вроде шерстяного чулка на языке, то вы попали в точку, — ответил я с горькой иронией.

— Бессмысленно на меня злиться, — парировал Дакворс. — Никто, кроме вас, не мешал джин с бурбоном и шампанским. Еще припоминаю, как вы умяли целое блюдо этих кремовых пирожных. Впрочем, неважно. Я здесь, чтобы спасти вашу жизнь, а вас сделать богатым.

— Только, ради Бога, увольте меня от рассказов о молекулярной диете.

Как я и предполагал, он поморщился. После опытов с макромолекулами ему вряд ли хотелось вспоминать о той истории.

— Начну несколько издалека, — произнес Дакворс. — На прошлой неделе мне позвонил президент Хинкл. Предварив основное сообщение дежурными разговорами о своих очередных наградах, он изложил те совершенно варварские усечения, которые произвел в моем исследовательском бюджете. Теперь я не могу даже думать о новом оборудовании, а оставшихся денег хватит, чтобы заменить разве что проржавевшую горелку Бунзена. Оказавшись совсем на мели, я понял: единственное спасение — пуститься в коммерцию.

— Бизнес?! — вскричал я. — Вы хотите погубить свою пылкую, жизнерадостную, неподкупную натуру? Хотите увязнуть в проблемах производительности труда, размера прибыли, усредненных балансирующих откупных от принудительных взысканий и прочих изобретениях дьявола?

— Нет, я вовсе не собираюсь пускаться во все тяжкие. Я бы только хотел употребить целебный бальзам истинной науки для ослабления тягот жизни обычного трудяги.

— Например?

— Если подробнее, то позвольте спросить в свою очередь. Почему, скажем, вы все время следите за своим весом при каждом посещении ванной комнаты?

— Из боязни, — искренне признался я. — Статистика связи между большим весом, сердечными заболеваниями и прочими роковыми последствиями — просто кошмарна.

— В точности так, — произнес Дакворс. — По тем же причинам вы не осмеливаетесь и курить. А ведь хотелось бы всласть покурить, не так ли?

— И есть что пожелаешь? И курить пропитанные смолами, обогащенные никотином сигареты? О священная корова, Дакворс! Это сделало бы жизнь сносной.

Дакворс сиял.

— А если бы я сказал, что можно делать и то и это. Не опасаясь излишеств. И безо всякого риска. Что бы вы ответили? — допытывался Дакворс.

— Пал бы ниц в совершеннейшем благоговении. Или, может быть, вы предпочли бы видеть меня вашим преданным слугой всю жизнь? Впрочем, любой способ выражения благодарности заведомо недостоен такого бесценного блага.

Тут я попытался прильнуть к его продубленным кислотами пальцам в раболепном поцелуе. Дакворс с содроганием вырвал руку.

— Не переигрывайте, — проворчал он. — А то передумаю.