Александр Силецкий - Дети, играющие в прятки на траве. Легендарь

— Все равно, — упрямо мотнул головою Фини-Глаз и рывком расстегнул ворот рубахи. — Нет дыма без огня… А что теперь?! Живем-живем, и хоть бы кто-нибудь маленький такой подвиг совершил, геройство!.. Да нет, куда уж там… Привыкли, что все есть, все легко достается. Ну, на худой конец, можно и подтибрить… Да… Где человеку не под силу, там в момент машина выручает, опасностей — никаких, всюду за тобой наблюдают, на подхвате, так сказать… Эх, скучно, братцы! Тошно!

— Эге, — смекнули братцы, — да тебя вроде как на подвиг потянуло?

— На подвиг… А что? Это, знаете, мысль. Лично я — совсем не против. Завсегда готов. Честно вам скажу. Даже больше того: и впрямь — хочется. Ну, необыкновенно! С детства что-то непонятное бурлило… Надоело прозябать. Душу прямо ломит. Сидишь, бывало, и думаешь: вот сейчас где-то гам произошло бы вдруг что-нибудь такое, несусветное, — чтоб всем кошмар, в переполох… И пришли бы тогда к тебе и сказали: ну, Фини-Глаз, выручай! Без тебя — затычка. И ты — в самое пекло. Один! Ценой невероятных усилий… Эх!..

— Надежды юношей питают, — насмешливо заметили рядом. — Когда-то, говорят, и в космос будто бы летали в одиночку… И вообще…

— А я про что?! Вот именно! Один на один со свирепой стихией — это же подвиг, братцы, форменный подвиг! И другим радостно, и к себе уважение растет… Уважать себя хочу, понятно?! Ну, кто я такой? Ведь умру — и забудут Фини-Глаза… Не было, скажут, такого. Что он эдакого в жизни совершил? А ничего! Вы правы… Я тут тоже как-то прочитал: черт-те на чем на Луну летали… И — все в порядке, возвращались! Я понимаю, это сказка… Но красиво-то как!

— Ты к чему клонишь, сразу говори! — заволновались его собеседники.

— Ладно, — рубанул рукою Фини-Глаз, — открою вам большую тайну.

Это я уже точно решил для себя. Верняк. Покуда ни одна душа не знает…

Я, пожалуй, с Земли тоже на Луну слетаю. И, как в старину, — один…

— Ну и убьешься, — резонно возразили отовсюду. — Ты больше сказкам-то верь!

— А это мы еще посмотрим! — исполняясь внезапной отвагой, молодцевато крикнул Фини-Глаз. — Где наша не пропадала! Сказка — ложь, да, сами знаете… Теперь уже недолго… Если только вылет не задержат… Впрочем, на дворе погода сносная… А то — давайте-ка поспорим! Ну, на что хотите!.. Как, идет?

— Я, конечно, слабоумный, — пропищал вдогонку заяц, — но весьма толковый. Что приятно сознавать. И это замечают все! Так остальным и передайте!

Дверь распахнулась с удивительнейшим звуком — бдр-р-блям-псть! — и вслед за тем Крамугас, споткнувшись обо что-то, растянулся на полу.

Этим «что-то» оказалась секретарша, которая лежала на боку под самой дверью и тихонько верещала:

— Бв-ва, ирод, так ударил!..

На лбу ее с непостижимой быстротой росла роскошная малиновая шишка.

— Каждый норовит меня ударить, — продолжала между тем канючить секретарша. — Чем я заслужила?

— И правда, чем? — удивился Крамугас.

— Вылетают как ошпаренные… Ненормальные! Ну, я не успела отойти… Конечно! Ведь я ж не знаю, когда вас из кабинета понесет.

— Так ты подслушивала! — осенило Крамугаса.

— Он еще спрашивает!.. Интересно! В щелочку и видно все, и слышно. Вот — теперь я знаю, например, что на носу война… Всему конец. Атак хотелось весело пожить!.. Ну, не сиди, как пень, подай мне руку!

Крамугас поднялся и помог встать секретарше.

Она тотчас опрометью ринулась к старинному трюмо, заохала, заахала, запричитала и принялась поспешно наводить необходимый марафет.

Потом взбила буйную прическу и старательно расправила декольте, которое, конечно, заданностью очертаний ей весьма мешало, путало движения и в мыслях порождало непривычный целомудренный сумбур.

— Объяснять ничего не надо — слышала сама, — категорически заявила секретарша. — Редактор — хоть он и редактор, мой начальник, а ведь тоже иногда соображает… Я тебе нравлюсь? Нет, ты только не обманывай!..

Крамугас вздохнул и неопределенно покивал. И даже глазки закатил: мол, что же ты такое говоришь?!.

Будь что будет, решил он, это все-таки — не худший вариант, да и редактор приказал…

— А я вот — страсть люблю писателей, — призналась секретарша, ласково беря Крамугаса под руку. — У тебя много планов на сегодня?

— Многоплановость мне по душе, — важно согласился Крамугас, принимаясь думать о своем.

— Ты — птичка, форменный поэт! — прошептала с восторгом секретарша.

— Только бы уложиться в сроки… — тоскливо пробормотал Крамугас.

После беседы с редактором мысль о предстоящей командировке не давала ему покоя.

— Ухты, мой мумричек! В тебя, наверное, влюблялись все женщины!..

— А попробуй — отыщи подходящий материал…

— Ты поешь серенады?

— Да так, чтоб зажигать сердца людей… И всего-навсего — четыре дня…

Крамугас поцокал языком и горестно заметил:

— Несчастный я человек.

— Не может быть! — горячо возразила секретарша. — Ты просто… слишком скромный человек. Писать и любить — это ведь такое счастье!

— Да, но я до сих пор еще ничего не написал! — воскликнул Крамугас.

— А любовь?

— Не понимаю…

— Ну, к женщине! К нечаянной избраннице своей судьбы… Большая-пребольшая страсть… Она же — вечно окрыляет! Ты… каких любишь женщин?

— Вообще-то разных… Но больше — пухленьких и беленьких, — с готовностью ответил Крамугас. — А если очень пухленьких, то можно и черненьких.

— Да ты, поди-ка, и не был никогда влюблен по-настоящему! — насмешливо сказала секретарша.

— Ну, я же объяснил тебе: я еще мальчик… — безумно конфузясь, проныл Крамугас.

Она придвинулась вплотную и страстно задышала ему в подбородок.

Крамугас вдруг почувствовал, что еще какая-то минута — и он уже не человек.

— У меня, знаешь, времени мало, — с отчаянием выдавил он из себя. — Столько нужно переделать дел… Может, не здесь, не сейчас? Потом, а?.. Как ты насчет того, чтоб погулять со мной по городу? Редактор… Впрочем, ты уже все знаешь!.. И еще он, между прочим, велел никого к нему в кабинет не пускать. Ни под каким видом.

Он многозначительно прислушался к глубокой тишине, царившей за толстой редакторской дверью.

— Надо же, ни звука… Прямо сказка. Замечательно молчит! — с почтеньем прошептал он. — Размышляет… О войне, наверное… О нас с тобой…

Глаза секретарши вспыхнули бешеным огнем, и она, схватив с трюмо шикарнейший пумпон, метким движением припудрила шишку на лбу.

— Идем, — сказала она нетерпеливо.

Предвкушение необычайного, доселе неизведанного помутило окончательно рассудок Крамугаса.

И потому, уже выходя из начальнической приемной, бедняга лишь растерянно пролепетал:

— А как же — «не впускать»?

Секретарша ловко сдернула с крючка под выключателем массивный, с хитроумною бородкой ключ и заперла им редакторскую дверь на четыре полных оборота.