Саймон Кларк - Избранные произведения в одном томе [Компиляция, сетевое издание]

И показалось, будто я тоже слышу звездный клич — беззвучный, бессловесный, но — ободряющий…

Господь свидетель: лежа калачиком в убогом куполе, я так нуждался в ободрении… В небесах перекликались звезды, но в пустыне вокруг меня рыскали ночные ужасы. Люди — странные создания. Когда нас много, нам сам черт не брат. Но в одиночестве человек слаб и беззащитен. Выуженный из пруда объединенной силы, он задыхается, он корчится в ужасе…

А может, это голоса сирен? Нет. Я верю: это зов судьбы. Он манит не на рифы, а в открытое море. За пределы… Я знаю, мы пойдем на этот зов, мы должны идти… Только не так, как сейчас… Боже! Только не в одиночку…

Над горизонтом встало крошечное солнце, точно рыцарь в сияющих латах, и я едва подавил искушение благоговейно преклонить колени, ведь оно отогнало — пусть не совсем, но довольно далеко, — ужасы, что всю ночь ощупывали меня ледяными пальцами. Меня уже не так страшило беспределье за стеной купола.

Я так и не позавтракал — пожалел времени. Мне не терпелось вернуться под защиту корабля. Дрожащими руками я надел шлем, взгромоздил купол на платформу, поднял ее на несколько футов и на максимальной скорости заскользил над песком к «Фигурао». Две ноги треножника были истерзаны и скручены, третья — оторвана совсем, а вот корпус, как ни удивительно, почти не пострадал. Лежал он неудобно: чтобы добраться до воздушного шлюза, понадобилось смести уйму песка. В этом мне основательно помогли дюзы платформы, но пришлось и руками потрудиться.

Замок, слава Богу, на этот раз не упрямился. На борту я почти не нашел повреждений, только бедолаге Камилло очень не повезло. Потом я даже немного гордился собой — мне хватило самообладания, чтобы вынести его наружу и похоронить, как Рауля.

Да иначе было и нельзя — если б я не заставил себя сразу, потом ни за что бы не смог… Короче говоря, я кое-как справился и поспешил назад.

А затем наступил провал… большущая дыра в памяти, если верить часам с календарем. Кажется, я пытался отремонтировать передатчик. И еще зачем-то разместил по всему кораблю лампы, чтобы из каждого иллюминатора падал свет.

Платформа так и лежала снаружи, правда; не совсем на том месте, где я ее оставил. Было вроде еще что-то странное… Не знаю… не могу вспомнить…

Может, кто-нибудь заглянет на огонек?..

Еды у меня вволю, почти на три года… Еды-то вволю, а вот воли…

Тут еще письмо для моей дорогой Изабеллы. Передайте ей, пожалуйста…

Пробежав глазами радиограмму, Джордж Трун придвинул бумагу по столу к заместителю. Артур Догет взял ее, прочел и после некоторых раздумий кивнул.

— Ну что ж, значит, все открылось, — произнес он не без удовлетворения в голосе. — Чего б я не отдал, чтобы заглянуть в сегодняшние бразильские газеты. Апоплексический удар — это, пожалуй, самое мягкое сравнение. Воображаю картинку: двести миллионов бразильерос кипят от злости и требуют от правительства немедленных действий. Что теперь будет, как думаешь?

Трун пожал плечами:

— Нас это все мало касается. Даже миллион миллионов разъяренных бразильерос никак не повлияет на космическую арифметику. Придется им дожидаться нового сближения планет. А пока, надо думать, власти отдадут толпе на растерзание нескрлько министров и заявят, что уже намыливают веревку для преступников.

— Их счастье, что продержаться надо всего полгода, — заметил Артур. — Даже не представляю, как это они до сих пор ухитрялись хранить тайну. В общем, мы их обставили, и это самое главное. И ничего они теперь с нами не сделают.

— Верно, — кивнул Трун. — Ничего не сделают.

Оба повернули головы, будто сговорились одновременно посмотреть в окно. Там был обыкновенный венерианский день. Куда ни глянь, светящийся белый туман; из-за ветра, дувшего со скоростью двадцать миль в час, постоянно менялась видимость, но почти всегда удавалось разглядеть редкие и высокие заросли «тростника» — они начинались в сорока ярдах от купола. На ветру растения слегка пригибались и покачивались, чем-то напоминая жесткие волосы.

Изредка туман рассеивался настолько, что в двухстах ярдах показывались удивительно гибкие деревья, прозванные кем-то «кончиками перьев». Они клонились в разные стороны, образуя высокие арки. По земле — и рядом с куполом, и в отдалении — стелился ковер бледных сочных усиков, венерианский эквивалент травы. А вообще-то даже самые четкие фрагменты пейзажа не вызывали душевного подъема; лишь кое-где мертвенно-бледная однотонность нарушалась розоватым мазком мясистого стебля или жиденькой прозеленью, да и их вскоре заволакивали жгуты тумана. Водяные капли сбегали по этиолированным стволам, сыпались дождем под внезапными порывами ветра, прокладывали мокрые дорожки на оконных стеклах.

— По мне, так лучше и быть не может, — заметил Артур. — Для чего нас сюда прислали, то мы и сделали — первую успешную посадку. Теперь, как я понимаю, это любому по плечу, добро пожаловать на Венеру!

— Нет, Артур. — Трун медленно покачал головой. — В нас вложили деньги не ради одних рекордов. По контракту, мы ее еще и удержать должны.

— А вдруг твой кузен Джейми пойдет на попятную, когда увидит, на что она похожа?

— Джейми не пойдет на попятную, — убежденно ответил Трун. — Он всегда знает, что делает. Беда в том, что у них со стариком планы, что твой айсберг, — неискушенному оку виден только краешек. Нет, Джейми вполне доволен.

Артур Догет снова глянул в окно и с сомнением покачал головой:

— Думаешь, доволен? Если так, могу себе представить, сколько у него на то причин. Должно быть, куда побольше, чем нам отсюда видится.

— Нисколько не сомневаюсь. Джейми и его старик — настоящие стратеги, фельдмаршалы в штатском. Старик никогда не боялся трудностей, не терял головы, — и Джейми вырос ему под стать.

— Одного я никак не могу взять в толк, — проговорил Артур. — Откуда у твоего кузена, австралийского гражданина, бразильское имя Джейми Гонвейя?

— Ну, это довольно просто. Когда на Марсе погиб мой дед, Джеффри Труно, осталось трое детей: Ана, Джордж и Джеффри, мой отец. Джеффри родился уже «посмертно», во всяком случае после того, как дед высадился на Марсе. Потом тетя Ана вышла замуж за Энрике Поликарпо Гонвейю — старика Гонвейю, эмигрировала с ним в Австралию и там родила Джейми. Дед Джейми Гонвейи дружил с моим дедом, и когда тот не вернулся с Марса, кто, потвоему, больше всех ратовал за вторую марсианскую экспедицию? Правильно, дедушка Гонвейя. В конце концов он собрал группу сторонников, они вложили половину денег, а вторую выжали из бразильского правительства. В случае успеха экспедиции две тысячи сто первого года он бы претендовал на сущую безделицу: эксклюзивные права на половину биологических находок. Ко всеобщему удивлению, таковые действительно встретились на дне рифтов — так называемых каналов. Гонвейя быстренько выкупил права на вторую половину у другого пайщика и усадил своих экспертов за работу. Лет двадцать они провозились с адаптацией растений, а после старик Гонвейя с двумя сыновьями и дочерью взялись покорять мировые пустыни, чем и по сей день занимаются.