Геннадий Прашкевич - Парикмахерские ребята [Сборник остросюжетной фантастики]

Алехин удивился: риторические? И несколько успокоился: «Теперь настали другие времена, многие архивы рассекретили. Правда, время все равно упущено, искать разгадку приходится по косвенным данным».

«К сегодняшнему дню, — утверждал автор статьи, — существует лишь одна, согласующаяся с указанными данными, версия: сильное землетрясение спровоцировало выход из глубины к поверхности моря и самовозгорание огромных количеств горючего газа. В журналах наблюдений очевидцы упоминают „вскипание спокойного моря“, „запах тухлых яиц“, „дым после огня“ и т. д. Полукилометровым факелом полыхал над морем, скорее всего, сероводород».

Чувствуя стеснение в сердце, невидяще подняв глаза на окна освещенных вечерним солнцем девятиэтажек, пытаясь вновь углубиться в плывущие перед глазами строки, Алехин узнал, что зараженность черноморских вод сероводородом известна вообще-то еще с конца прошлого века, первыми установили и измерили ее известные русские исследователи Андрусов и Лебединцев.

На последней фамилии Алехин споткнулся.

Лебединцева он знал — вздорный старик, всеми конечностями отмахивался от страховки, потом незастрахованным переехал в Омск. Впрочем, вряд ли родственник…

Как бы то ни было, Алехин узнал, что сероводородом поражено, обезжизненно более девяти десятых всего объема прекрасного Черного моря, причем содержание ядовитого газа в нем постоянно растет.

«Да что ж это такое? — испугался, прикинув, Алехин. — Я, значит, отдыхаю в Сочи или в Пицунде, купаюсь, гоняю медуз, а содержание ядовитого газа подо мной постепенно растет!» В 1974 году американские ученые (везде эти американцы, отметил про себя Алехин) вроде бы решили, что началось естественное затухание опасного процесса, однако оптимизм их (так им и надо, отметил про себя Алехин) оказался преждевременным. Верхняя граница сероводородной зоны по каким-то неясным причинам начала вновь подниматься, причем в ускоренном темпе. К концу 80-х (Алехин как раз ездил тогда впервые в Сочи) скорость подъема этой границы достигла двух метров в год. Аэробным, то есть еще содержащим живительный кислород, остается только верхний стометровый слой Черного моря. Надвигается невиданных размеров страшное экологическое бедствие. Не дай Бог, новое землетрясение — вскипит спокойное море, рванет газ, вот и утверждай после этого, что не горит вода. После такой вспышки все вокруг будет сожжено и отравлено, в воздух будут выброшены тысячи тонн серной кислоты. Кто определит, куда по воле ветров отправятся черные кислотные тучи, где обрушат они свой смертоносный груз?

Может, математик Н. определит? Алехин прямо зациклился на математике.

Еще он отчетливо представил себе: гуляют они с Верой под зонтиками, и ползет от горизонта черная туча. Первые капли, и вот зонтики в дырах, одежда на Вере расползается… Интересное зрелище!

Он оборвал себя. Тут не до смеха. Он как раз подошел к тому месту в статье, которое вдруг по-новому осветило его странную беседу с тремя странными алкашами, прикидывающимися последователями зеленых (впрочем, последнюю деталь Алехин придумал сам). Автор статьи как-то нехорошо подчеркнул: землетрясение ведь вовсе не единственное, что может сыграть роль адской машины. По морю плавают различного назначения корабли, над морем летают различного назначения самолеты. Окурки бросают за борт, вспомнил Алехин. А всякого толка Геростраты и террористы? Что, не отыщешь придурка, которому захотелось бы поджечь море?

«Вот так», — сказал себе Алехин, откладывая газетную вырезку. Он чувствовал себя слабым и беззащитным. Приедут они с Верой на Черное море, увлечет он ее на морской простор, а вода под ними вскипит, дохнет на них тухлыми яйцами. Приехали!

А «Лоция Черного моря» на столе пенсионера Евченко? Зачем «Лоция» старику, живущему в Новосибирске?

Так смутно, так нехорошо стало Алехину, что рука сама потянулась к телефону, сама набрала Верин номер.

Откликнулась она сама. Он обрадовался:

— Слышь, Вера, Зоя Федоровна видела вчера летающую тарелку.

— И все? — Вера спросила как-то растерянно. Не было ласки в ее голосе.

— А я рака купил, только он куда-то запропастился.

— И все? — спросила Вера еще более холодно. И правильно. Он же сам чувствовал — привирает.

— А я сейчас прочитал, что Черное море может сгореть, Вера.

— И все?

— А что, мало? — наконец остановился он.

— Ну вот, Алехин, — чуть не заплакала Вера. — У меня где-то трубы лопнули, с потолка на кухне течет, а ты со своими раками.

— Вера, — обрадовался Алехин, — давай, я тебе помогу.

— Я сантехника вызвала.

— На ночь? Сантехника? — ужаснулся он.

— Тебе-то не все равно?

— Конечно, нет. Они же всякие. Придет, накурит, а пользы ноль.

— Он утром придет, — пожалела Вера Алехина и повесила трубку.

Он тоже повесил трубку.

Вода с потолка течет, сантехника вызвала… Он, Алехин, управился бы за полчаса…

Но сердиться на Веру он не мог. Глаза лесные, зеленые — как на нее сердиться?

Смутно, тревожно было на душе Алехина. Не мог забыть — ведь сидит где-то террорист, мастерит самодельную бомбу. Прилетит на юг, запузырит ее в море, и поминай, как звали… Поймать такого террориста, подумал он, подвиг. За такой подвиг любое правительство подкинуло бы ему дачку. Заслужил.

— Вот именно, — услышал он ровный, отливающий металлом голос.

И чуть не подпрыгнул от испуга. Он же дома один, дверь заперта. Кто?

И увидел на столе рака.

Понятно, это был не совсем рак. Ну, клешни, он ими помахивал, ну, усики, он ими поводил. Короткий, отливающий медью, как бы приплюснутый хвост. Масса неясного назначения псевдоподий, таких Алехин у настоящих раков не видел. И глаза. Маленькие, черные, как бусинки глаза, их рак поднимал высоко над собой — на тоненьких стебельках, ну прямо как перископы. Иногда рак пятился, прятался за чашку, оставленную на столе, тогда Алехин только его глаза и видел.

— Ты кто? — спросил наконец Алехин. — Что я тебе сделал?

— Не хватало еще, чтобы ты мне что-нибудь сделал, — так же ровно и с большим достоинством ответил рак. Он беспрерывно помахивал, пошевеливал всеми своими усиками и конечностями. Алехин сразу решил: импортная игрушка. Не меньше как электронная. Такие делают в Японии.

Опять почему-то в нем вспыхнуло видение из вчерашнего сна: берег морской, лёсс под ногами, домик вдали, несомненно, его домик. И он с Верой у самой кромки морской воды счастливо и слепо глядит на прибой и звезды. Он, несомненно, в том сне чувствовал себя героем. Он, несомненно, в том сне что-то такое совершил. Но что? Спас море? Взорвал море?.. Там рукокрылые возились в соснах, похожих на укроп, вспомнил он… Героем какой страны он там был?