Еремей Парнов - Бог паутины

Достоин упоминания лишь Юрий Жемайтис - молодой сотрудник научно-исследовательского сектора, прикомандированный к кафедре. В составлении оригинальных программ он не знал себе равных, что отнюдь не способствовало карьере. Кандидатскую диссертацию, блестящую по отзывам, так и не пробил: защиту постоянно оттягивали под предлогом каких-то формальностей. Тема на стыке различных дисциплин никак не вписывалась в бюрократические ячейки. Раз или два за семестр Жемайтис читал студентам обзорные лекции, восхищавшие аудиторию великолепной эрудицией и необузданным полетом фантазии. Впрочем, расхожее слово "читал" совершенно не подходит к данному случаю. Не читал, а скорее импровизировал: рассуждал вслух и сам же с собой спорил. Никакого заранее написанного текста у него не было, и вообще он никогда не готовился к выступлениям, собиравшим полные залы. Послушать его приходили и физики, и химики, и, конечно, биологи, ибо не было случая, чтобы парня не занесло в генетику или куда-нибудь в теорию эволюции. Авторитетов Жемайтис не признавал. Особенно крепко доставалось Дарвину, Павлову, а порой и самому Эйнштейну, который так и не принял квантовую механику, проиграв вчистую Нильсу Бору. Ортодоксальная профессура, негодуя, брызгала слюной, партбюро точило зубы, осведомители собирали компромат.

Осудить еретика готовились основательно. По партийным каналам Ленинские горы установили связь с Моховой, где в старом здании обосновался философский факультет - оплот догматиков, для которых наука навсегда кончилась на трех источниках и трех составных частях. Казалось бы, к чему палить из пушек по воробьям, когда даже академиков съедали куда меньшими силами? Но на мехмате, где веял крамольный дух Колмогорова, провозгласившего, что и плесень способна быть мыслящей, идеологические нападки встречали стойкий отпор. С этим приходилось считаться, не говоря уже о подозрительных ветрах, задувавших со Старой площади. Горбачев провозгласил плюрализм, и нечего было надеяться выехать на привычных ярлыках.

Чем труднее было ущучить новоявленного кумира передовой части студенчества, тем большую неприязнь он вызывал. Нет более сильного раздражителя, чем чужая популярность или чужой талант.

Для Андрея "момент истины" наступил, когда в приватной беседе Жемайтис провел аналогию между биологическими и компьютерными вирусами.

- Тут нет никакой разницы. Понимаешь? - заключил он, исчеркав мелом половину доски. - Навязанное воспроизведение чуждой программы.

- Но материальный носитель? - попробовал было возразить Ларионов. - С одной стороны, нуклеиновые кислоты, макромолекулы, с другой - электроника в двоичном коде?

- Ты и мысли не допускаешь, что жизнь возможна и в таком виде? Как чистая энергия?

- Квазижизнь, псевдожизнь, виртуальная модель.

- Слова, слова, слова...

Под благовидным предлогом завершения хоздоговорной темы Жемайтиса выперли из университета. Коллективный донос, инспирированный окопавшимся на биофаке лысенковским охвостьем, как и следовало ожидать, видимых последствий не возымел. Охота на ведьм не сопрягалась с ускорением и перестройкой.

Попытка вовлечь в комплот Раису Максимовну, умудрившуюся прочесть лекцию по марксизму-ленинизму даже на рауте у Нэнси Рейган, к успеху тоже не привела. Все помыслы первой леди были направлены на Всемирный форум интеллектуальной элиты, где ожидалось публичное появление Сахарова, возвращенного из горьковской ссылки. Вот и пришлось действовать тихой сапой.

Демонстративный жест Андрея особого впечатления не произвел, и это крепко царапнуло самолюбие. Что и говорить, надо было предварительно посоветоваться с отцом, но он, как нарочно, застрял на своем форуме. Так уж вышло, ничего не поделаешь.

Три месяца Старая площадь, равно как Смоленская-Сенная и Лубянка, в поте лица трудилась над обеспечением московского смотра лучшими мозгами планеты. К составлению списка приглашенных подключили президиум Академии наук, секретарей творческих союзов, народных артистов, редакторов центральных газет. Советники совпосольств по науке и культуре устроили настоящую охоту за нобелевскими лауреатами и харизматическими лидерами всех конфессий и сект. Ничего, что грандиозная задача немного не вписывалась в номенклатурный кругозор. Деньги, и очень большие, отпущены, а люди всегда найдутся. Набрали, согласно разнарядке, по всем категориям. В разряд религиозных лидеров угодило несколько замшелых астрологов и престарелых ватиканских политиков, у которых перед лицом близкой смерти поехала крыша. Пусть рамалик [18] [18] Человек, перенесший инсульт. , пусть шарлатан - лишь бы имя звучало.

Весь штат трех цековских отделов, начиная от заведующих и кончая инструкторами, был мобилизован на сепарацию бессмертных идей. Ни одна конструктивная мысль зарубежных, а также отечественных корифеев не должна была потеряться в ходе пленарных заседаний и "круглых столов". Посланцы Союза писателей, вместе со всей своей иностранной комиссией, были переведены на казарменное положение, впрочем, вполне комфортное. В гостинице "Космос", где проходил форум, несколько двойных номеров выделили под "штабные". Люксы и полулюксы предназначались для более почетных гостей, а самым именитым приготовили апартаменты в домах приемов.

Подлинной сенсацией явился приезд "отца" американской водородной бомбы Эдварда Теллера. Вся мировая пресса заранее предвкушала его встречу с академиком Сахаровым. Потомство обоих "отцов" оценивалось миллиардами мегатонн, способных превратить Землю в мертвое небесное тело с тысячекратным запасом. Ждали жаркой дискуссии. Но борец за демократию и "главный поджигатель войны" быстро нашли общий язык. "Человеконенавистник", "ястреб среди ястребов" не только выступил поборником разоружения, но и предложил направить термоядерную мощь на защиту от астероидов. Идея оказалась провидческой, хоть и не обрела конкретного наполнения. Впрочем, практическая сторона грандиозного мероприятия никого не волновала. Главное - пропагандистский эффект.

Все сколько-нибудь оригинальные формулировки записывались наблюдателями и экспертами, затем передавались машинисткам, собирались в сводки и, после просмотра заведующими отделами, отправлялись Михаилу Сергеевичу. Срочно и лично.

В нервно-приподнятой атмосфере ажиотажа и ожидания просветления в планетарном масштабе кого могла озаботить такая мошка, как неостепененный научный сотрудник? Напрасно интриганы рассчитывали на Раису Максимовну. Она переживала сакраментальный "пир духа", общаясь на глобальном уровне, можно сказать, с самой ноосферой.

Среди прочих звезд первой величины каким-то образом оказались и такие деятели, как Мун и Асахара. Брутальные шарлатаны с уголовным прошлым и куда более преступными намерениями ярко выделялись на фоне таких скромных светил, как Пригожин или Аверинцев. В подавляющем же большинстве публика подобралась совковая - суетливая, эгоцентричная, льнущая к власти. Почти у каждого на уме было одно: подать себя с наибольшей помпой и покруче, чтоб стало известно в Кремле. Мастера свободных искусств, равно как и жрецы науки, слонялись по залам и кабинетам, производя предварительную рекогносцировку. Где отмечалась наивысшая концентрация важных персон, там и оседали, сановито кивая знакомым. Слово брали, не спрашиваясь у председателя, и несли конъюнктурную банальщину без оглядки на регламент.