Яна Левская - Мгновение

“На хер всё! – стиснув зубы, Рун тяжело дышал. – Пусть кто-нибудь другой копается во всём этом дерьме. Пусть ищут что хотят – хоть дефекты, хоть шпионов, хоть сам святой Грааль! Клал я на всё это с прибором. Отныне я считаю, что “Хронос” работает правильно, и пусть попробуют для начала доказать мне обратное!”

На лицо Этингера вползла гадкая улыбка.

“Хронос” работает правильно. Чем не версия? Белые пятна на снимках? То искажения пространства. Ну вот представьте-ка: во вчерашнем дне ещё есть что снимать, а в позавчерашнем – уже нет, исчезло всё. Вот так теория, а? Бери и развивай!

Если, скажем, прошлое – это след настоящего. Шлейф, который тянется за “сейчас”, как дым за поездом; клубы по инерции остаются на месте, пока их источник движется вперёд. Тогда получается, что чем дальше от источника, тем менее цельным и оформленным становится облако. А если дунет ветерок, то он может и вовсе оборвать эту ленту…”

Улыбка постепенно сползла с лица Руна. Чем дальше он рассуждал, тем больше становилось не до смеха.

“Каждая секунда, отжив своё, превращается в отголосок самой себя и уступает место преемнице. Эта цепь проплывает мимо нас, звено за звеном. Впереди они формируются и сцепляются между собой, а позади ржавеют и рассыпаются в прах. Вот почему путешествия во времени невозможны. Потому что далёкого будущего, как и далёкого прошлого, ещё – или уже – не существует. А “Хронос” всего лишь хватает то, что пока не распалось до конца, и сохраняет в виде трёхмерного слепка.

Но как же тогда объяснить новость про Сириус-1?

Нет, не складывается”.

Рун облегчённо усмехнулся.

“Да это же очередная чушь! Надо было мне в писатели…”

Этингер со вздохом поднялся с пола, подобрал разбитую кружку. Только сейчас он осознал, что за стенкой спит Амина; раз она не пришла выяснить в чём дело, значит звукоизоляция и усталость сохранили её сон. Рун критически осмотрел результаты своего буйства и нашёл их не такой уж высокой платой за чуть улучшившееся настроение.

Кружка раскололась на две части, так что её ещё вполне можно было склеить. Историк составил их в изначальном порядке и, удерживая одной рукой, провёл пальцем по стыку. Тот оказался почти не ощутим.

“Почти не ощутим, – мысленно повторил историк. – Почти не ощутим… Если в момент исчезновения прошлого происходит короткое смыкание с той частью времени, которая находится по другую сторону от настоящего, то новость о космической станции вполне объяснима. Сириус-1 действительно до сих пор цел и функционирует. Просто в неопределённом будущем она может погибнуть при столкновении с обломками астероида. Если мне случайно удалось попасть снимком именно в момент смыкания… Что ж, вполне вероятно. Это также объясняет диффузию, которую обнаружил Лебронн, и его слова про разнородное антивещество.

Что, если Крипалани обнаружил именно это? Вот так ирония – правильно работающее изобретение доказало собственную бесполезность, потому что абсолютного доступа к прошлому не давало. Светлый ум изобретателя мог и догадаться: “Хронос” годится только на то, чтобы выудить несколько кадров из недавнего прошлого, и ни на что более. Но что ещё важнее, так это истинная природа времени, которое сжалось до бесконечно короткого “сейчас”. На фоне этого открытия всё остальное меркнет и обращается в ничто… Проект бы неизбежно закрыли, выплыви такая правда на свет. Да, за такое могли убить. Могли и убили”.

Рун потрясённо разглядывал половинки кружки, словно держа в руках собственный мир, вдруг лопнувший по швам. Он пытался представить себя во вселенной, где времени не существовало, и не мог.

“Но так ведь просто не может быть! Правда?.. Это ведь только мои выдумки, не обязательно же им быть правдой. Или...”

– Под нашим поездом нет рельс, – сказал Рун в пустоту, и его слова тут же перестали существовать где-то там, за границей настоящего момента. – Нет рельс…

“Если такая информация выплывет в свет, что же будет? – ужаснулся Этингер, плавно оседая на пол. – Ведь получается, что Вселенная не хранит информацию о прошлых своих состояниях, а лишь непрерывно течёт и меняет форму. Шлейф отработанных секунд волочётся следом, но быстро истончается, рвётся – и вот они, белые пятна на снимках. Это значит, что история… нет, даже сама наша память – это голая фикция, дефект восприятия, основанного на запоминании. Мы храним прошлое у себя в головах, хотя сама вселенная этого не делает. Она просто изменяется по каким-то своим законам, а мы катимся, катимся в единственном бесконечном мгновении, наивно считая, что имеем “вчера” и “завтра”...”

Этингер представлял, как именно люди начнут действовать, узнав обо всём этом. Баланс, с таким трудом достигнутый сотнями поколений, наверняка нарушится, хотя сама по себе новость ни на что не влияет – так было всегда, и так есть, и так будет, но разве люди смогут просто переварить эту информацию и остаться прежними? Нет, исключено. Историк словно наяву видел, как появляются конфессии и учения, призывающие не задумываться о прошлом, а то и вовсе отказаться от него; как встаёт вопрос о полном упразднении истории как науки; как проект “Хронос” начинает ветвиться, и изобретается новое оружие, способное выталкивать объект из настоящего мгновения, что означает быстрое и бесследное уничтожение этого объекта. Лженаука, которой Рун посвятил жизнь, буквально кричала своей статистикой: человечество рано или поздно попытается оседлать единственное мгновение, в котором способно существовать, и из-за этого-то и отстанет от него на долю секунды, таким образом оставшись в исчезающем дымном шлейфе.

Рун смотрел на трясущиеся руки и чуть не умолял их перестать; казалось, эта дрожь вот-вот войдёт в резонанс с движением вселенной, и незадачливый историк выпадет из “сейчас”, растворится в текучем пространстве, провалится сквозь дырку в кармане реальности… Он очень хотел забыть о том, к чему привела его логика, но уже не мог – безупречная память, злобная садистка, всё схватила, всё записала. Он хотел вернуться в прошлое и никогда не приближаться к “Миллениуму”, но тут же вспомнил – нет ведь никакого прошлого!

В ночной тишине внутренний слух Этингера терзали барабаны, отбивающие ежесекундный четырёхтактный ритм. Лязгала, разрывая перепонки, стрелка старых часов на стене допросной. Каждое мгновение ножовкой проходило по натянутым нервам, заставляя их вибрировать, а руки тряслись всё сильнее. Рун говорил себе, что нельзя так бояться, нельзя, так ведь можно сойти с ума, но…

…Таймер на нижней грани пятиметрового металлического куба остановился на нуле, а затем стал отсчитывать время в минус.

Крупицы песка внутри песочных часов застряли в воздухе и одна за другой исчезли.