Борис Штерн - Ковчег 47 Либра

Рейс встречали всего человек пятнадцать, среди которых был Рубен — однокашник Криса. Они какое-то время учились в одной группе на математическом. Рубен оказался довольно слаб в математике и в других точных науках, зато загорелся социологией, предмет которой становился все разнообразней и интересней при переходе от мобилизационного уклада (следование Программе) к свободному обществу. И вот теперь он — один из десяти главных начальников Селины, член то ли Совета центральной администрации, то ли Высшего совета администрации — Крис так и не смог запомнить название органа зарождающейся власти.

— Ну что, поедем ко мне в офис? — спросил Рубен.

— Давай лучше в какое-нибудь нейтральное место. Например, на набережную Марка. Посидим на веранде ресторанчика, закажем, как обычно, пива с черной икрой — дешево и сердито. Так будет меньше вероятность, что я наговорю тебе всяких гадостей.

Туда и поехали. На набережной было пусто — разгар рабочего дня и холодный ветер. Они оказались единственными посетителями на веранде с умиротворяющим видом на Волгу с несколькими парусными яхтами, с заякоренными лодками рыбаков, со строем огромных осокорей на противоположном берегу.

— У меня плохая новость, — начал разговор Крис. — Очень плохая.

— Излагай. Про что хоть новость?

— Про рождаемость.

— Это же вроде не по твоей части. Ты же у нас математик, а не медик. Даже не биолог. А что до рождаемости — разве она не подросла за последние пятнадцать лет?

— Почему ни медики, ни биологи не догадались разложить рождаемость по поколениям, отсчитывая от эмбрионов Инкубатора? Почему глобальная генеалогическая база данных закрыта? Я получил доступ лишь благодаря дружбе с Бруно Левичем. Кто вообще из приличных исследователей имел к ней доступ? Извини, я в ярости. Мы потеряли по меньшей мере лет тридцать — уже давно все можно было выяснить и поднять тревогу!

— Стой, стой. Успокойся для начала. Генеалогическую базу закрыли потому, что в ней данные о бесплодных парах и суррогатных матерях — персональная тайна. И давай спокойно: что ты там обнаружил?

— Сколько лет прошло с рождения первых инкубаторских? Сто сорок лет. Уже должны рождаться женщины седьмого поколения. Но их нет. Нет ни одного человека дальше шестого поколения по женской линии! Есть женщины шестого поколения, в том числе и не первой молодости. У них нет ни одного ребенка! Во всех парах, где женщина принадлежит к шестому поколению по материнской линии, нет ни одного своего ребенка — только суррогатные или донорские. В пятом поколении половина бесплодных. В четвертом — пятнадцать процентов. В первых трех поколениях — норма. А все представлялось так, что возникновение бесплодия — марковский процесс.

— Погоди, я слишком смутно помню, что такое марковский процесс…

— Это процесс без памяти. Как радиоактивный распад. Ядро распадется в следующий интервал времени с постоянной вероятностью вне зависимости от того, сколько времени оно существует. Смерть пассажира в автокатастрофе — марковский процесс. Кирпич на голову — тоже. Даже мутация — марковский процесс, хотя я здесь профан. А вот процесс смерти от старости — никакой нахрен не марковский. С каждым прожитым годом после шестидесяти вероятность умереть в следующий год увеличивается. То, что мы имеем, похоже на смерть от старости, только вместо прожитых лет — поколения женщин, отсчитываемые от эмбрионов Ковчега. В этом вся беда — популяцию людей на Селине ждет неминуемая смерть от генетической или поколенческой старости, или как там ее еще назвать? Правда, ее можно оттянуть, пока в Инкубаторе остаются замороженные эмбрионы.

— Но почему же рождаемость в последнее время подросла?

— Да потому, что сорок лет назад «распечатали» довольно большую партию эмбрионов. Эти люди, их дети, а потом внуки и правнуки фертильны, потому и подросла рождаемость и еще подрастет, пока не начнет снова падать. Пойми, если бы не эта поколенческая старость, если бы бесплодие возникало случайно, поверь, было бы куда лучше. Если в потомстве треть бесплодных вне зависимости от поколения, паре достаточно рождать в среднем четверых, чтобы население росло по экспоненте или троих, чтобы поддерживать популяцию на постоянном уровне неограниченное время. Эх, черт, если бы да кабы…

По Волге вдоль пустынной набережной (фарватер проходил близко к берегу) проплыл туристический теплоход — туризм как бытовое занятие только-только входил в обиход на Селине. Пассажиры, увидев Криса с Рубеном, радостно и нестройно закричали «привет», замахали руками, а капитан дал двойной низкий гудок.

— Хорошо, я сейчас попрошу проверить твои результаты. Если ты прав, надо что-то предпринимать.

— Не надо меня проверять, Рубен. Я в своем уме, мыло не ем, а там все настолько прозрачно, что лучше устрой нагоняй всем, кто имел доступ, за то, что не увидели очевидного. Мы уже активировали кучу эмбрионов, получив от них гораздо меньше потомков, чем могли бы. Вопрос, можно ли это исправить, и в чем причина. Что-то мне подсказывает, что мы не можем это исправить. Но лучше поговорить с биологом. У тебя есть надежный грамотный биолог в пределах досягаемости? У меня нет.

— Пожалуй, есть. Амир Баккар. Должен находиться в двадцати минутах ходьбы. Он, правда, не совсем по этой теме — он геномы исследует на предмет всяческих изменений в сравнении с земными геномами. Но человек грамотный, думаю, сможет прояснить что-то.

— А он доступ к базе имел? Если да — оставь его в покое, пожалуйста.

— Успокойся, не имел. Доступ к базе строжайше ограничен, и по логике вещей надо устроить Бруно Левичу хороший втык за то, что дал тебе доступ.

— Это тебе нужно устроить всенародный втык или кому там еще, кто зажал доступ к базе. А Бруно все еще будут благодарить. Зови своего биолога!

Рубен позвонил. Пока они потребляли вторую порцию пива, Амир появился в конце набережной и подошел как раз к тому моменту, когда официант принес для него тот же классический заказ. Это был невысокий худощавый человек с тонкими чертами лица, чьи скромные геометрические размеры компенсировались пышными курчавыми шевелюрой и бородой, составлявшими единое незабываемое целое. Сверху все это великолепие венчала шляпа с загнутыми полями.

— Хорошо сидите, дорогие заговорщики! Рад присоединиться. Что такого стряслось, что вам внезапно потребовался кабинетный генетик?

— Вот Крис, он математик и дорвался до генеалогической базы данных. Пусть он расскажет.

— В двух словах так. Шестое поколение женщин, если отсчитывать поколение от эмбриона Ковчега по женской ветке, полностью бесплодно. Может быть и не полностью, но, по крайней мере, две девятки. Пятое — наполовину. Четвертое — на пятнадцать процентов. Случаев частичного бесплодия практически нет — либо нормальная фертильность, либо нулевая. Также нет никаких корреляций между остальными факторами здоровья и поколением. Впечатление, как будто при смене поколений накапливается какая-то ошибка, приводящая к резкой необратимой поломке. Какая там клиническая картина — эмбрионы, кажется, гибнут после нескольких делений? Рубен, ты должен знать.