Борис Штерн - Ковчег 47 Либра

— Вот, нашла! Слушай: «Архитектор дороги Запад — Восток, пересекающей северную часть Атлантиды, Симеон Шама, называл свой проект „Путь Разума“. В его концепции, задуманной, как антитеза постмодернизму, путь разума должен быть прям… “Это человек плутает вокруг истины и считает, что путь познания извилист, — говорил Шама, — а на самом деле он прям как стрела времени”». О, Виктор, ты почти угадал! Слушай дальше: «В той же концепции Центральный каньон рассматривался как рок, как пропасть, обрывающая в будущем человеческую историю Селины, — во времена строительства дороги было уже ясно, что проблема рождаемости непреодолима. Мост, идущий почти прямо на огромной высоте над каньоном, по замыслу архитектора, символизировал веру в то, что разум чудом преодолеет пропасть и продолжит свой прямой путь. Название не прижилось и концепция была забыта. Долгое время дорога носила название „Струна Симеона“, однако со временем дорога, получив вместе с мостом статус первого искусственного чуда света, утратила и это имя». Виктор, какие же мы дремучие — не знать таких ярких вещей!

— А как удержать в голове все, что забыто самой Историей? Хотя здесь замысел забыт явно не заслуженно.

— О, погоди, погоди, тут еще интересней: «Южная дорога, пересекающая континент в широтном направлении и спроектированная Симеоном Шамой, была названа им „Путь Истории“. Дорога знаменита своими головокружительными наклонными виражами, перегибами, спусками и подъемами, резкими переменами ландшафта».

— Вот так! Едем путем Разума, вернемся путем Истории! Не сойти бы с ума на тех виражах…

— Не сойдем, поехали. У нас еще две с лишним тысячи километров идеально прямой дороги!

Через три дня Виктор с Эльзой пересекли Западный хребет и оказались в цветущих влажных субтропиках среди пальм на берегу океана. Проведя пару дней в прибрежном отеле и накупавшись в прохладном океане, они двинулись на юг. Дорога шла вдоль моря — обычная приморская дорога с обычными приморскими красотами. Небольшие поселки стали попадаться чаще — километров через сто. Субтропики стали чуть суше, и дорога пошла верхом — по отрогам гор. Встретив ответвление дороги, ведущее вниз, с указателем «Биостанция 48», супруги решили попытать счастья и свернули. Вскоре они оказались в аккуратном поселке — десятка полтора домов с небольшими подстриженными газонами, идущими полукольцом вокруг лужайки с прозрачным павильоном, судя по обилию в нем оргтехники, служившему офисом. Как только они остановились, к машине подбежал пес и, встав на задние лапы, протянул морду в окошко и лизнул Виктора в щеку. Затем пес сел и замычал басом, покачивая поднятой головой и виляя хвостом. На улице появился спешащий чуть прихрамывающий человек:

— Добро пожаловать! — закричал он издалека. — Не бойтесь Агата — так он просит всех хороших людей выйти из машины и пожаловать в гости. Я присоединяюсь к его просьбе, — сказал слегка запыхавшийся хозяин, подойдя и протянув руку. — Добро пожаловать на нашу биостанцию! Меня зовут Джон Смут. Вы здесь первые посетители за целый месяц. Пожалуйста, следуйте за мной к нашему столу — жена уже накрывает.

— А как ваш пес распознает хороших людей?

— Очень просто — они опускают стекло или оставляют окно открытым, когда он подбегает к машине.

Джон, которому было на вид под семьдесят, привел их в один из домов. Навстречу вышла женщина примерно того же возраста, что и хозяин.

— Знакомьтесь, Мария, моя жена.

Виктор и Эльза наконец представились и прошествовали в столовую, где уже был накрыт стол — вино, сыр, фрукты, овощи.

— Ой, да что вы, — запротестовала Эльза, — мы недавно пообедали.

— Да, простите, — добавил Виктор, но за таким столом мне никак не уложиться в свои законные полпромилле.

— Неужели вы собираетесь сегодня еще куда-то ехать? — спросил хозяин упавшим голосом.

— Не хотелось бы вас напрягать… Мы собираемся переночевать в самотеле, до которого еще полчаса езды, — неуверенно промямлила Эльза.

— Боже, какой самотель! Перед вами пятнадцать пустых ждущих вас домов, где все застелено, где есть горячий душ, а в холодильниках — светлое пиво для усталых путешественников.

— А как же хозяева этих домов?

— Нет хозяев. Кто-то уехал, кто-то умер. Мы здесь одни. Это мы подстригаем газоны и следим за домами. То, что вы видите, не вся биостанция, это лишь центральная площадка. Но и на остальных площадках никого нет.

Виктор с Эльзой переглянулись.

— Хорошо, — сказал Виктор, — только с одним условием: завтра сообща проедаем наш продовольственный запас и пропиваем содержимое специального ящика в багажнике.

Джон и Мария рассказывали весь вечер — об интродукции морских млекопитающих, о выкармливании копытных, о том, как учили охотиться первых волчат, о том, как Биостанция 48 за шесть столетий своего существования добилась гармонии в живой природе на вверенной ей площади в полмиллиона квадратных километров. Рассказывали о том, как дети сотрудников навсегда уезжали «на материк», как постепенно сворачивали работы по мере выполнения программы, как они оказались здесь одни.

— Мы получаем пенсию и небольшую зарплату за так называемый «перманентный мониторинг», который не предполагает никаких обязанностей, пишем регулярные отчеты о житье-бытье дружественной фауны, по сути — добавка к пенсии. А с фауной в целом все в порядке — живет и процветает. Дело сделано.

Сидели долго, хозяева все не могли наговориться — последним жителям уходящего мира со славной историей, каковым была Биостанция 48, было, что рассказать. В доме, куда Виктора и Эльзу хозяева привели на ночлег, по стенам висели замечательные фотографии. Портреты, групповые снимки, люди и звери — кормление из бутылочек, игры, трогательное прощание. Приятные лица, забавные сюжеты, очаровательные малыши и отличное качество печати.

— Обитатели этого дома? — спросил Виктор.

— Да, здесь больше десяти поколений. Вот это снимок трехсотлетней давности — группа адаптации китообразных на фоне питомцев. А это Софья Чен с пумой, она жива и здравствует на материке. Может быть и пума жива — снимку всего двадцать лет.

— Кто печатал эти снимки? Видно, что они сделаны одной техникой?

— Мы, — ответил Джон. Лазерная керамическая печать. Дорого, но вечно. Снимали, конечно, разные люди, все это мы собирали по всяческим электронным архивам — сетевым и здешним. Дело в том, что эти фотографии в таком виде намного переживут свои электронные версии. И через тысячи лет они будут висеть здесь в том же качестве.

— И в других домах висят подобные снимки?

— Конечно, завтра все увидите. Мы к тому же записываем свои реплики, которые будут принимать посетителей после нас. Была биостанция, будет музей-приют.