Владимир Лещенко - Идущий сквозь миры

В секторе транспортных средств глаза разбегались при виде длинных рядов машин, включая древние рыдваны на жидком топливе. Были тут и катера с маленькими яхточками из стеклопластика – увы, годившиеся только для рек.

Толстая мулатка в радужной накидке, с выкрашенными в синий цвет волосами, предлагала крошечную прогулочную подлодку, а какой-то согбенный старикашка продавал вертолет, ненамного превышающий по размерам древний горбатый «Запорожец». Он мне особенно запомнился.

На обшарпанных пластиковых столах грудами были навалены разнообразные электронные детали и платы. Продавали суперпопулярную новинку – телевизионные голографические очки – и старую мебель. Продавали старинные монеты, потемневшие бронзовые безделушки, майоликовые блюда, кувшины в сетке трещин и прочую недорогую антикварную мелочь.

Рядами тянулись ветхие павильончики с древними игровыми автоматами и такие же павильончики с рядами кабинок, на дверях которых были вывешены выцветшие полихроматические фото обитательниц. Иногда фото заменяли прозрачные окошки-витрины, где стояли сами дамы в жалком минимуме одежды.

За эти дни мы привыкли к виду местного люда и не удивлялись больше ни типам в масках, ни тому, что лицо у каждой третьей женщины было разрисовано зелеными и красными полосами, а веки густо натерты серебряными тенями.

Мой наметанный глаз среди этой пестрой толпы изредка выделял людей с цепкими взглядами и внешне небрежными, но целеустремленными движениями, а мой опыт заставлял держаться от них подальше.

Потом мы оказались в том уголке торжища, что представлял собой местный аналог «птичьего рынка».

Тут продавали домашних любимцев, по разнообразию которых Таххар, пожалуй, превзошел Землю.

Тут были ручные шиншиллы и кошки невиданных расцветок – от больших, с рысь величиной, до совсем крошечных, размером чуть больше обычного новорожденного котенка.

Черепахи и ящерицы, включая каких-то трехглазых, мыши пятнистые, розовые, белые, рыжие и даже полосатые. Попугаи и колибри, белки и бурундуки, сурки и миниатюрные золотистые обезьянки. И суслики – тоже самого разного облика – крапчатые, в полоску, пегие… Не было только собак: их, давних спутников человека, на Таххаре запрещалось держать в городах – кроме служебных и сторожевых. Разрешение на собаку стоило безумно дорого, а сельский житель и вообще любой из имеющих пса в личном пользовании обязан был дать подписку, что не будет продавать щенков на сторону.

(Такая суровость к собакам, по слухам, объяснялась тем, что дед нынешнего императора, любивший ночами прогуливаться по столице инкогнито, на одной из окраинных улиц поскользнулся на собачьей какашке, навернулся затылком так, что едва не отдал душу своим богам и Небесному Суслику, и чуть ли не полгода был прикован к постели.)

Венцом всего этого великолепия был сидящий на толстой цепи маленький мамонтенок – его продавал юный азиат. Здешние мамонты были раза в два меньше знакомых мне по «базовой» планете.

Я поглядел на спутников. Орминис напустил на лицо привычную маску равнодушия. Ингольф тоже ничем не выдавал своих чувств по поводу этого великолепия, словно прожил в этом мире всю жизнь.

И лишь по блеску в глазах я догадался, что он в восхищении. У мамонтенка он задержался и даже погладил его. Я мог его понять – это был самый большой и разнообразный рынок, который ему (да, пожалуй, и любому из нас) доводилось видеть.

Потом мы вступили в ту части торжища, где обосновались разного рода астрологи, гадальщики и предсказатели.

Представители этой по-прежнему многочисленной корпорации даже в век городов на Марсе и Луне и в океанских глубинах не сдали своих позиций.

Здесь собрались, насколько можно было понять по разнообразию лиц и одеяний, люди с половины планеты.

Были тут предсказатели по линиям ладони, по рунам и по знакам на выпавших костях, толкователи снов, видевшие будущее в зеркалах из черного обсидиана и серебра, в пламени свечи… Дававшие ответы немедленно или немного погодя, обещавшие увидеть всю жизнь или только на неделю или на месяц вперед…

Была даже палатка, зазывала перед которой объявлял, что тут происходит гадание с помощью священных хомяков.

Мне пришла в голову шальная мысль сунуться к кому-нибудь из них и послушать, чего наврут местные кудесники и пророки. Я быстро передумал: опыт неопровержимо свидетельствовал, что, как бы их ни называли, силы, к которым они обращаются, существуют и лучше с ними не шутить.

Не дай бог, среди сотен шарлатанов я нарвусь на того, кто действительно что-то знает и умеет. Не нужно, чтобы тут кто-то хотя бы заподозрил присутствие чужаков.

Было бы странно, если бы я не нашел того, что искал.

В конце концов, это уже не первый год моя стихия – море, порты, торжища…

Мы наконец добрались до ювелирных рядов. Тут продавали поделки из полудрагоценных камней, малахитовые бусы, кулоны из лазурита и нефритовые кольца. Россыпями лежали кристаллы граната и аметиста.

Но разумеется, не это нас интересовало.

Немного дальше я увидел то, что мне было нужно. Несколько приземистых железобетонных сооружений, штукатуренных кирпичной крошкой, с узкими окошками, над входом в которые висели розы из позолоченной жести – знак ювелирного ремесла.

Некоторое время постояв, я выбрал ближайший. Надпись над дверью гласила, что это ювелирный магазин и мастерская почтенного Фтана Фарая Джа Мута.

Судя по редкому четырехсложному имени, он был потомком тех немногих каоранских аборигенов (не относившихся к основной нации), что избегли ужасной участи всех прочих, вовремя переметнувшись на сторону победителей и подняв восстание в тылу сражающейся армии.

Впрочем, как гласила та же «Тайная история покорения Каорана» (на тот момент мне еще не знакомая), далеко не все они так уж радостно встретили оккупантов, и повстанцам пришлось для начала вырезать некоторое количество единокровников.

Я вошел. И мгновенно понял, что чутье меня не обмануло.

Натуральный, хотя и неновый ковер на полу, толстый и мягкий, скрадывающий шаги. Ряд удобных круглых табуреток. Голограммы на низких стендах, представлявшие образцы изделий. И никаких признаков телохранителя. Местный признак респектабельности – скрытая охрана, прячущаяся где-то поблизости или в тайной комнатке и наблюдающая за происходящим с помощью монитора.

За дверью из толстого небьющегося стекла появился хозяин – пожилой человек восточного вида, облаченный в синий балахон и маленькую ярко-красную шапочку, еле прикрывающую макушку.

Ему было на вид под пятьдесят, хотя могло быть и за семьдесят. Он оглядел меня с ног до головы, а потом в обратном порядке.