Маккензи Каденхэд - Сновидцы [litres]

– Ты про ныне живущих людей или про тех, кто уже умер? – спрашиваю я.

– Любых.

Обдумываю предложение.

– Джордж Вашингтон.

– Джордж Вашингтон? Серьезно?

– А почему бы и нет? – интересуюсь я, а Уэс хмурится.

– Ну да, согласен, первый президент и все такое, но из всех людей в мире ты выбираешь солдата с гнилыми зубами, который всегда говорил только правду?

– Хочу разобраться, действительно ли он ночевал там, где показали в фильме? – улыбаюсь я.

Уэс ворчит, но не может долго прятать ухмылку. Я тянусь и целую его.

– А ты?

– Проще простого, – признается он. – Фрейд. Если у него было так много бредовых теорий о людских мыслях и тайных желаниях, построенных на анализе сновидений, его сны должны быть офигенными.

– Это ты офигенный. – И как только слова вылетают, закрываю ладонями лицо. – Не могу поверить, что сказала это вслух.

Уэс поднимается, сбрасывая мои руки.

– Ты тоже офигенная! – широко улыбается он и заваливает меня на бок.

Визжу, а он начинает щекотать меня так, что молю о пощаде. Когда мы успокаиваемся, смотрю на него. Выражение лица Уэса уже нельзя назвать игривым или ласковым, оно чертовски серьезное. Просыпается желание. Облизываю губы и сглатываю возникший комок в горле. Начинаю забывать, что мы в общественном месте.

И он целует меня. Целует, целует, пока не становится ясно, что будет дальше и что иного выбора, кроме как остановиться, просто нет. Уэс падает рядом со мной на траву, я же, положа ему на плечо голову, вглядываюсь в голубое небо, по которому плывут пенистые облака.

– Знаешь, а ведь это реально, – задумчиво протягивает он. – Не с покойниками, конечно. Зато современники, к которым можно подобраться и подсунуть «Дексид», все – в наших руках. И чем больше таблеток принять, тем лучше мы с ними справимся. Прошлая ночь это доказала.

Он играет с моими волосами.

– Заметила, когда кто-то из нас был внутри Джиджи, Головешки не объявлялись? Может быть, они не могут приближаться, когда мы в чужом теле? Представь, как круто, если это так!

Я чувствую, он напрягся, как во время поцелуя.

– Можно проникнуть в головы спящих, управлять их телами. Стать кем угодно. Попасть куда угодно. Творить что угодно. Сара, мы такие…

– …повернутые, – говорю я, а он одновременно произносит «всесильные».

– Что? Повернутые? – Уэс садится. Я неохотно делаю то же самое. – Скажи, что шутишь.

Он смеется: подобным образом смеются нормальные люди, сталкиваясь с фантазиями сумасшедших. Я отвожу взгляд и начинаю демонстративно изучать какую-то свежепробившуюся былинку.

– Ага, отмороженные, – говорю я. – А то, что натворили прошлой ночью – если мы натворили это на самом деле, – вообще ни в какие ворота…

– «Если» мы натворили это на самом деле? – усмехается он, напрочь пропуская мимо ушей мои слова о нормах морали. – Что значит «если»? Ты вчера сама видела Грейди, а ночью была внутри Джиджи. Не хотелось бы тебя расстраивать, крошка, но у нас суперсила! Можешь все отрицать – это ничего не изменит. Так почему бы не побороться за правое дело?

– Правое дело? – усмехаюсь я. – И когда именно мы за него боролись? Когда вторглись в личное пространство беззащитной девушки или когда я практически сняла с нее скальп?

– Ты забыла вчерашний день? – едко напомнил он. – Фотки? Волосы, которые откромсали от твоей шевелюры, между прочим, когда ты была в отключке?

Он проводит ладонью по моим коротким прядям. Я отстраняюсь.

Надо признать, я специально старалась не думать ни о Джиджи, ни о том, что она позавчера вытворяла, ни о том, насколько я ночью подлила масла в огонь. Утром проснулась с единственным желанием – найти Уэса и поцеловать. Крепко-крепко. Конечно, я знала: нам придется обсудить вчерашнее, это лишь вопрос времени. Но такого крайнего восторга со стороны Уэса по поводу случившегося уж никак не ожидала.

– Нет, я ничего не забыла. А ты правда считаешь, что то, что мы вчера сделали…

Я умолкла, не зная, как закончить мысль. Не верю, что все произошло взаправду, что это было заслужено. Голубое небо столь романтического дня стали затягивать тучи, и я боюсь, что Уэс помчится искать укрытия. Но, к моему удивлению, он делает долгий выдох через пухлые губы и прижимает меня к себе.

– Ладно, Сара, не переживай… – шепчет он, зарывшись в мои волосы. – Давай не будем из-за этого ссориться. На принятие решений надо время. Я не тороплю…

Уэс целует меня в макушку, прыжок, и он уже на ногах. Его губы расплываются в улыбке, но в глазах нет даже намека на нее.

– Слушай, у меня тут вопрос с расписанием, его нужно уладить с отделом планирования до конца дня. Увидимся позже. Не против?

– Без проблем. – Изо всех сил делаю вид, что и я занята: – Мне все равно бежать на встречу с командой.

Уэс подбирает вещи и наклоняется, чтобы меня поцеловать. Нежно, ласково, но уже без того еле сдерживаемого желания. Закидывая портфель через плечо, он подмигивает и уходит. Ни с того ни с сего парень, который норовил распустить руки, хочет убраться от меня подальше… Уэс уже на середине поля, а мне только приходит в голову задуматься: хочу я побежать за ним или нет?

Какое-то время сижу на траве, чувство одиночества, которое я без него ощущаю, ужасно. Спустя пару минут собираю вещи и направляюсь в спортивный зал. Ради Уэса, его глаз, губ и объятий, я твердо намеревалась пропустить сегодня встречу. Но теперь – когда наше тайное свидание прервалось – смена деятельности показалась хорошей мыслью. Скорее всего, будет Джиджи. Она же капитан. Не уверена, что готова признаться в этом Уэсу, но на самом деле ночная победа вдохновляет. Мне нравится, что ко мне хотя бы частично вернулась власть.

Я широко распахиваю дверь женской раздевалки, где меня поджидают Киара и Эмбер. На доске информации прикреплен клочок бумаги с сообщением: «Занятия по лакроссу отменяются». Мрачное ощущение, что это неспроста, дает мне под дых. Начинаю пятиться назад, но Киара выкидывает руку и цепко меня хватает.

В полной тишине приспешницы Джиджи ведут меня вдоль шкафчиков. Никакого гнусного хихиканья, но и торжества не видно. Лица у обеих тревожные, растерянные. И от этого я нервничаю намного больше.

Раздевалка пуста, что также настораживает. Не слышно резкого, тяжелого запаха пота, не видно у шкафчиков полуобнаженных девчонок толпящихся, нет отражающейся от кафельных стен какофонии, состоящей из дружеского подзуживания и смеха. Это в голливудских фильмах раздевалка – своеобразный жертвенник. Для меня она всегда была тихой гаванью, где я либо готовилась к битве, либо хвасталась шрамами. Теперь она казалась нежилыми развалинами мира, откуда меня изгнали. Кто знает, может, в Голливуде все понимают верно?