Алекс Бор - Ах, прица-тройка, перестройка! [фрагмент ненаписанного романа]

То есть большинству аудитории хотелось поиздеваться над беззащитной девушкой Леной, которая на свою голову когда-то дала согласие возглавить учебный сектор.

Шум в «десятке» стоял невообразимый. И, воспользовавшись «шумовой завесой», к выходу потянулось еще несколько человек. Среди них были Леночка Корнилова и Марго Федосеева.

Когда девушки проходили мимо меня, я осторожно попридержал Леночку за локоть:

— Куда намылились, радость моя?

— Ой, Андрюша, — тоненьким голоском пропела Леночка. — Я домой… Здесь очень скучно и неинтересно.

— Скучно — это я согласен, но насчет «неинтересно» с тобой не соглашусь.

Посмотри, какие дебаты развернулись…

— Значит, ты остаешься?

— Я бы с удовольствием слинял, — ответил я, — но меня останавливает совсем не комсомольская совесть, а желание узнать, чем все закончится. Так что пишите письма…

— Ой, завтра расскажешь, Андрюша? — пропела Леночка. — Ладно?

— Посмотрю на твое поведение, — ответил я.

— Да ну тебя! — Леночка сделала обиженное лицо. Однако карие глаза девушки, добрые и по-детски широко распахнутые в мир, дружелюбно смотрели на меня.

Леночка мне очень нравилась. Что-то в ней было необычное. Несмотря на свои восемнадцать лет, она казалась большим ребенком, и в начале эта детскость мне в ней не понравилась. Помню, год назад, в колхозе, мы вместе ходили на ферму за молоком, и Леночка Корнилова показалась мне круглой дурой.

Правда, теперь мое мнение о ней изменилось самым кардинальным образом. В первую очередь благодаря Ленке Зверевой, которая, что называется, «открыла мне глаза» на Корнилову. Ну, и я сам постоянно наблюдал за ней, так что мог сделать некоторые выводы.

И чем больше я наблюдал за Леночкой, тем сильнее чувствовал, что медленно, но верно влюбляюсь в эту необычную девушку. Добрую, чуткую, безобидную, похожую на небесного ангела, случайно оказавшегося на нашей грешной Земле…

— Тогда и тебя «да ну», — ответил я Леночке в тон.

Она дружелюбно посмотрела на меня, но ничего не сказала. Ушла вслед за своей подругой Марго, которая почему-то не приняла участия в нашем разговоре. Чем, признаться слегка меня удивила: Марго была очень словоохотливой девушкой, любила поговорить на разные темы. Но чаще всего без темы. И что удивительно, меня совсем не раздражала ее болтовня. Даже наоборот, мне почему-то нравилось разговаривать с ней…

А тем временем пресс-конференция комсомольского бюро вступила в новую стадию. Из средних рядов поднялась высокая девушка, одетая в ярко-красный вельветовый костюм, и поинтересовалась у Лены Блатной Берет, чем занимается учебный сектор. Лена ответила, что после каждой сессии в факультетской стенгазете «Слово» дается анализ успеваемости, вывешиваются статистические таблицы — соотношение «неудов», «удов», «хоров» и «Отлично» по каждой группе. Более того, совместно с УМК, УВК (что обозначали сии аббревиатуры, я так и не понял — Лена их не расшифровала) выпускаются ежемесячные приложения к «Слову», своего рода «Молнии», в которых «пропесочивают» нерадивых студентов, в основном прогульщиков.

— И это все? — удивленно спросила девушка в вельветовом костюме.

— А что вы можете предложить сами? — спросила Лена.

И тут неожиданно для всех слово взял Александр Степанченко, мой одногруппник.

— По-моему, — глубокомысленно начал он, подражая манере разговора Фомченко, — учебный сектор должен работать не раз в месяц, а ежедневно.

По-моему, учебный сектор обязан держать руку на пульсе всего, что происходит на факультете. Быть в курсе того, чем живут студенты. Ибо вполне возможно, что студент, которого мы сейчас дружно клеймим как прогульщика и приклеиваем к нему ярлык «хвостиста», в этот момент больше нуждается в моральной поддержке со стороны комсомольского бюро и учебного сектора. Потому что мы, студенты, живые люди, у нас могут быть личные проблемы. Вот и представьте — у человека несчастье, а вы его беретесь «пропесочивать». То есть сыплете соль на еще живую рану.

— Если так рассуждать, — заметила соседка Степанченко, весьма дородная девица то ли с четвертого, то ли с пятого курса, — то мы должны всех хвостистов и неуспевающих гладить по головке. Впрочем, так и делается.

Студенты знают, что наш декан — очень демократичный человек, и эти беззастенчиво пользуются. В плане самокритики могу сказать, что сказанное выше относится и ко мне тоже.

— А при чем здесь декан? — громко поинтересовался мужской голос.

— Неужели вы ничего не понимаете? — усмехнулась дородная студентка. С нее бы картины писать Кустодиеву какому-нибудь. — Вот возьмем нашу группу…

На летней сессии у нас было десять «неудов» по русской литературе. После первой пересдачи неуспевающих осталось всего пять. А теперь нет ни одного.

«Неуды» превратились в «удовлетворительно». Среди нас были и такие оригиналы, которые ходили сдавать по три-четыре раза, и не мытьем, так катаньем добивались положительной оценки. Разве это порядок? Если бы я не знала, что наш декан порядочный человек, то я бы решила, что кому-то выгодно, чтобы у нас на факультете учились случайные люди. Помню, при прежнем декане все было по-другому…

— Кто-то, я вижу, соскучился по твердой руке, — вполголоса заметила сидящая впереди меня пятикурсница Лена Рудина. Мать Лены работала на кафедре общего языкознания и на первом курсе вела у нас латинский язык.

Правда, экзамен у нас принимал Варазин, и это было, с одной стороны, мучительно, потому что Варазин был холостым и имел возможность гонять студентов по своему предмету до посинения. А с другой стороны, было очень весело, особенно когда уже начали сгущаться сумерки и нас всех чуть не закрыли в аудитории…

— Сейчас я выдам ей, что о ней думаю, — сказала Лена Рудина.

Однако ее опередили. Секретарь комсомольского бюро проворно, как молодая козочка, соскочила со своего места и стремглав кинулась к трибуне, словно боялась растерять мысли.

— Я буквально на два слова, — сказала она, задыхаясь. — Прошу понять меня правильно… Уж если речь зашла об успеваемости, то я хочу отметить, что комсомольское бюро ведет непрерывную работу с отстающими. Заведующий учебным сектором это подтвердит… И уж если речь зашла о декане…

Прозвучало противопоставление прежнего декана и декана нынешнего. Дескать, при прежнем декане, Кострове, все было по-другому. Да, я согласна, по-другому. И большинство старшекурсников хорошо знают, как. Был «белый террор». Студенты жили в страхе перед сессией, потому что знали, что будет оцениваться что угодно, но только не знания. Преподаватели «топили» не тех, кто плохо знал предмет, а тех, на кого указывало партбюро. Убирали тех, кто имел независимое суждение. И мы знали: чтобы без помех закончить университет, нужно молчать. Не болтать лишнего, не выступать. Даже в узком кругу, потому то в каждой группе был свой стукач. Да, я отвечаю за свои слова! — повысила голос секретарь комсомольского бюро, пытаясь перекричать шум, возникший после ее слов. — И я хорошо помню свои ощущения на первом курсе… Да и ты, Ира, — обратилась она к дородной девахе, которая скучала по твердой руке, — разве не помнишь, когда… Нет, не буду выносить сор из избы, это личное… Так вот, с приходом нового декана атмосфера на факультете буквально преобразилась, студенты перестали бояться сказать лишнее слово, забыли, что у стен бывают уши… Мы почувствовали себя людьми. Так что не стоит звать нас в прошлое. Сейчас пришла другая эпоха, коммунистическая партия Советского Союза объявила перестройку, началось революционное обновление всех сторон общественной жизни, и это самым лучшим образом сказывается не только во всей нашей огромной стране, но и на нашем филологическом факультете, который является частью нашей страны!