Джек Уильямсон - Терраформируя Терру

Он понаблюдал молча и снова выкрикнул что-то предостерегающее.

— На них действительно стоит посмотреть. Выглядят безногими, а может, и костей нет, но поразительно активные и проворные. Загадка, если они не нуждаются в кислороде. Но я бы хотел… — Он снова закричал и смолк.

— Там в иле кишмя кишат длинные красные щупальца. Дерутся? Совокупляются? Она не знает. Наблюдала в бинокль, теперь снимает на видео. Подошла слишком близко. Собирает информацию, только не нравится мне эта грязь, без связывающих ее растений, там, может быть, и дна нет. У нее ноги вязнут в иле. Она споткнулась, выкарабкивается…

Боже! — прозвучал из микрофона его вопль. — Не двигайся, я иду!

— Не надо. — Ее голос звучал слабо и отчаянно, но на удивление спокойно. — Пепе, прошу тебя. Возвращайся на Луну, доложи, что видел. Обо мне не думай. Будет другой клон.

Я услышал жужжание и щелчок замка, и больше ничего.

Мы, трое оставшихся в Тихо, дожили до естественного конца, не получив больше известий с Земли. Роботы снова уснули — может быть, на миллион лет: у нас не было часов, которые шли бы так долго. Компьютер разбудил их, когда сенсоры показали, что Земля стала достаточно зеленой. Мы снова выросли, слушая роботов и голограммы, снова заучивая роли, которые нам предстояло сыграть.

— Мясные роботы. — Арне всегда выбирал роль критика. — Боги, созданные и запрограммированные стариком Дефалько.

— Вряд ли мы боги, — Таня была яркой, красивой и редко сомневалась. — Зато мы живые.

— Мясные копии, — насмехался Арне. — Копии голографических призраков.

— Но не только копии, — сказала Таня. — Гены — это не все. Мы есть мы.

— Может, и так, — пробурчал Арне, — но все равно рабы старика Дефалько и его идиотского плана.

— Ну и что? — Таня небрежно отбросила за спину гриву блестящих черных волос. — Для того мы и существуем. Я собираюсь выполнить свое задание.

— Ты — может быть, но я слышал, что говорит мой отец в баке.

Мы все знали образ его отца. Гигант с бронзовой бородой, доктор Арне Линдер до столкновения был видным геологом. Мы читали его книги в библиотеке Дайны.

Он родился в старой Норвегии, женился на Сигрид Кнутсон, высокой блондинке, с которой дружил с детства. Остальное о его жизни мы узнали из дневника Пепе Наварро. Предупреждение застало их в Исландии. Возвращаясь на лунную базу, он умолял Пепе высадить его в Вашингтоне, где в норвежском посольстве работала переводчиком жена.

Он оставил ее беременной, они ждали первенца. Он рвался к ней, но Наварро сказал, что на посадку нет времени. Они подрались в кабине. Наварро его вырубил и привез на базу в последний момент.

— Ужасно, — сказала Дайна. — Он до конца горевал о ней и считал себя предателем.

Наверно, нашему новому Арне передалась часть той горечи. Зеленеющая Земля манила нас завершить свою миссию, но он, кажется, так и не полюбил ее. Еще ребенком он то и дело заходил в купол, чтобы злобно разглядывать ее в телескоп.

— Эти черные пятна, — бормотал он, качая головой. — Не знаю, что это такое, и не хочу знать.

По всем материкам там и здесь были разбросаны темно-серые заплаты. Приборы показывали там только песок и голые скалы, лишенные жизни.

— Скорее всего, древние лавовые потоки, — говорила Таня.

— Раковые опухоли, — бормотал Арне, качая головой. — Рак в зелени.

— Глупые выдумки, — бранила она его. — Узнаем, когда там высадимся.

— Высаживаться там? — с отвращением повторил он. — Только через мой труп.

Наши голографические родители провели в компьютере так много времени, что подобные дела их уже не заботили, но для нас они были вполне реальными. Мой отец, журналист, делал когда-то репортажи со всего мира. Его видеосъемки памятников истории и культуры России, Китая и старой Америки несли в себе призрачное очарование, но всегда наполняли меня черной тоской по всему, чего нам уже не вернуть.

Он мало говорил о себе, но я узнал больше из долгого повествования, надиктованного им компьютеру, где странно смешивались факты и вымысел. Отец назвал эту повесть «Последний день». Думая о будущем, которое, как он надеялся, когда-нибудь захочет узнать прошлое, он рассказывал о родных и обо всех людях, которых знал, и о том, что все они значили для него. Это были факты. Вымысел относился к тому, как каждый из них провел последние минуты.

Одна глава была о жене Линдера. Отец, бывший шафером на их свадьбе и танцевавший с ней на вечеринке, много думал о ее трагедии. Ему представлялось, что ребенок родился, пока Линдер был в Исландии. Она уже была дома и старалась дозвониться до него, чтобы сообщить известие, когда в последнее утро ей позвонил Дефалько.

Он ничего не сказал ей о падающем астероиде, но ее встревожили его тон и спешка. Она снова и снова дозванивалась Линдеру в отель в Рейкьявике. Его не было. Вне себя, она попробовала дозвониться друзьям на лунную базу в Белых Песках. Все линии были заняты.

Слушая радио и включив голопрограммы, она узнала о волне отключений, распространяющейся по Азии. Малыш почувствовал ее ужас и расплакался. Она кормила, баюкала его и молилась, чтобы Арне позвонил или вернулся. Голофон зазвонил, но это был знакомый диспетчер полетов из Белых Песков, который решил, что ей будет легче узнать, что муж спасся. Она успела увидеть, как он торопливо поднимается на борт спасательного корабля.

Наверняка она почувствовала облегчение, считал мой отец, но и ужасное отчаяние. Она знала, что ее и ребенка ждет смерть. Она гнала мысль о предательстве и молилась за него. Ребенок вопил у нее на руках, она пела ему колыбельные и молилась за его душу, пока поверхностная волна не обрушила на них здание.

Слушая голос отца, я отчасти разделял его печаль, но тоска покидала меня, когда мы поднимались в купол посмотреть на оживающую Землю и потолковать, как нам ее восстановить. Наши приборы не улавливали никаких признаков тех невероятных созданий, которые выползали на солнце на глазах у By и Наварро. Содержание кислорода в воздухе повысилось. Земля, вращавшаяся в нашем черном небе, быстро сменяя дни и ночи, манила нас домой зеленью, расплескавшейся по материкам.

Идентичные гены не дали нам полной идентичности. Мы все создавали свой компромисс между собственной личностью, генами и требованиями миссии. Я не был копией моего клона-брата, чье высохшее и замерзшее тело целую вечность лежало в лунной пыли за кромкой кратера.

Я читал обращенные им ко мне письма о безнадежной преданности Тане, но понимал с трудом. Она, выросшая заново, любила миссию, как и ее мать. Чтобы избежать раздоров, она оделяла нас поровну: Пепе, меня и Арне. Если Дайну это задевало, она хорошо скрывала обиду.

«Высокомерие, — записал в дневнике клон-брат Арне. — Высокомерие антропоцентризма. Мы застали новую экосистему в расцвете. Мы не вправе были разрушать ее. Это преступление хуже геноцида».