Джек Уильямсон - Терраформируя Терру

Пепе снова позвал его. Он махнул бутылью для образцов: «Наша главная надежда. — Хриплый голос звучал как карканье, но я разобрал несколько слов. — Если в море осталась жизнь… я надеюсь…»

Надеюсь… Подавившись последним словом, он попытался вдохнуть и не смог. Он выронил рацию и ведро, сделал к нам несколько шагов и упал. Баллон с кислородом уплыл от него. Мы видели, как он потянулся за ним, но следующая волна отбросила баллон еще дальше.

— Вы оставили его там? — вскрикнула Дайна. — Оставили умирать?

— Мы оставили его мертвым. Пепе хотел помочь, но он был слишком далеко. Остался без кислорода, и воздух убил его.

— Воздух?

— Плохой воздух. — Мой робот-отец почти по-человечески беспомощно пожал плечами. — В том глотке, который я сделал, в смеси вулканических газов был цианид.

— Цианид? — нахмурился Пепе. — Откуда?

— Из кометного хвоста астероида.

— Ядовитый воздух. — Арне побледнел. — И вы хотите, чтобы мы туда вернулись?

— Чтобы помочь природе его очистить. — Его линзы обвели всех пятерых. — Если там не осталось зеленых растений, чтобы восстановить кислород, вы их посадите. Кэл погиб, не закончив работы. Ее заканчивать вам.

Миссия досталась нам, нам одним. Мы умерли и оставили роботов спать, пока на Земле проходил ледниковый период. Родовая лаборатория снова выносила нас, и нас вновь воспитывали наши умершие родители.

Мой робот-отец всегда был со мной. Он учил меня читать первые слова, обучал естественным наукам и геометрии, следил за временем, пока я выматывался на каторге центрифуги.

— Держи себя в форме, — повторял он мне. — Меня хватит навечно, но ты всего лишь человек.

Он заставлял меня работать до седьмого пота.

— В тебе гены твоего клона-отца, — напоминал он. — Тебе никогда им не стать, но я прошу тебя обещать, что ты никогда не откажешься от нашей благородной миссии.

Я обещал, прижав руку к сердцу.

Робот-отец Пепе учил его таблице умножения и ракетной технике, а еще боксу. Бокс должен был выработать у него быстроту ума и реакции.

— Тебе все это понадобится на Земле, — говорил он.

Пепе нравились соревнования. Он вечно старался втянуть в тренировки меня и Арне. Меня он колотил вволю. Здоровяк Арне мог отшвырнуть его на другой конец центрифуги, но он всегда возвращался за добавкой.

Робот-мать Тани учила ее нянчить кукол размером с живого младенца, учила и биологии, и генетике, необходимым для терраформирования Земли. В родовой лаборатории Таня научилась клонировать и препарировать лягушек, но препарировать кошек отказывалась наотрез.

Робот-отец Арне помогал ему, когда тот учился ходить, и преподавал геологию терраформирования. Первым его экспериментальным проектом стала колония клонированных муравьев в стеклянном террариуме.

— Мы не можем существовать одни, — говорил ему клон-отец. — Мы развивались как часть биосферы. В криоустановке хранятся семена, споры, клетки и эмбрионы, которые помогут вам ее возродить.

В детской и на игровой площадке, потом в классах и в спортзале мы научились любить роботов. Они тоже любили нас, насколько роботы на это способны. Они были бессмертными. Иногда я им завидовал.

Я горевал о родителях и об их Земле, погибшей сотни тысяч, если не миллион лет назад — роботы не знали точно. Компьютер разбудил их, когда Земля вновь прогрелась настолько, что на ней стала возможна жизнь.

Мы видели их только на голограммах, слышали их голоса из голографических баков. Когда мой голографический отец исполнял роль учителя, он выглядел высоким худым человеком в темном костюме, с тонкими черными усиками. Когда он считал, сколько раз я отжался в центрифуге, то казался моложе, безусым, в красном спортивном костюме. В спокойные минуты, рассказывая о своей жене и доме, он бывал в бордовом халате. Читая лекцию из бака, он иногда помахивал незажженной трубкой.

Он хотел, чтобы я знал историю искусства.

— Я писал книги и статьи о проекте до столкновения, — сказал он. — Тебе придется продолжать историю. Она понадобится тем, кто придет за нами.

Робот-мать Тани ничем не отличалась от других роботов, кроме золотой пластинки на плоской груди, зато ее голографическая мать была высокой, красивой и совсем не плоскогрудой. У нее были яркие серо-зеленые глаза и густые черные волосы, падавшие, когда она их распускала, до пояса.

В классном баке, обучая нас биологии, она представала в белой лабораторной куртке. В спортзале, на занятиях танцами, являлась в красивом черном платье. В бассейне на нижнем уровне — в красном купальнике, и в нем же я видел ее во сне. Настоящего пианино у нас не было, но она иногда играла на рояле в баке и пела песни, записанные по памяти, о жизни и любви на Земле.

Таня выросла такой же высокой, как она, с такими же яркими зеленоватыми глазами и шелковистыми черными волосами. Она любила петь те же песни тем же звучным голосом. Мы все ее любили — все, кроме Дайны, которой, казалось, было все равно, любит ли ее кто-нибудь.

Голографическая мать Дайны, доктор Дайна Лазард, была меньше Таниной, с грудью плоской, как серая именная пластинка на ее роботе. У нее были волосы красного золота, наверно, красивые, если бы она отпустила их подлиннее, но она стриглась коротко и обычно скрывала их под черным колпачком. Она научила Дайну французскому и русскому, истории литературы и искусства, и почти все, что мы, остальные, знали о старой Земле, мы узнали от нее.

— Знание. Искусство. Культура. — Ее обычный голос был сухим и невыразительным, но начинал звенеть, когда она заговаривала об этих сокровищах и о том, как пугает ее мысль, что они утрачены навсегда. — Нет ничего важнее этого!

На ее занятиях мы надевали видеорадиошлемы, которые позволяли устраивать экскурсии по прежнему миру. Мы на виртуальном самолете пролетали над белыми вершинами Гималаев, ныряли в реку, прорезавшую Большой каньон, пересекали ледяную пустыню Антарктики до самого полюса. Мы видели пирамиды и Акрополь и более поздние небоскребы. Она водила нас по Эрмитажу, Лувру и Прадо. Она хотела, чтобы мы полюбили их и всю пропавшую Землю.

Дайна любила. Когда она доросла до копии своей матери, она так же коротко подстригла волосы, прикрывала их таким же черным колпачком и носила такие же темные платья. Если ей кто-то и нравился, то разве что Арне.

Его клон-отец, доктор Линдер, был мускулистым великаном, который преподаванием атлетики оплачивал свой путь к степеням в физике и геологии. Такой же толковый и сильный, Арне целыми днями бегал на тренажере в центрифуге. Он учился всему, чему могли научить наши родители, и в ВР-шлеме совершал с Дайной экскурсии по погибшему миру, а потом играл с ней в шахматы. Может быть, они занимались любовью — не знаю.