Сергей Казменко - Сборник рассказов и повестей

Нет, не мистика. Гайдли вдруг отчетливо, как живого увидел перед собой профессор Диллета — профессора Диллета, в кровь разбивающего кулаки о стену демонстрационного зала. Мы боимся энтара не только потому, что он поражает смертельно больных людей и существует в их облике. Мы боимся его потому, что он живет, паразитируя на мыслях и чувствах тех, кто его окружает, и только люди, подобные Энасси, способны устоять против этого существа — устоять и заставить его превратиться в гьенда, более не опасного для человека.

Но я-то, я был рядом с Диллетом, думал Гайдли, пытаясь уснуть перед своим ночным дежурством, я был рядом — и все же профессор умер, распался.

Он все же уснул — и проспал долго, Энасси не разбудил его в срок.

— Все спокойно? — спросил Гайдли, поднимая голову.

— Да, — голос Энасси прозвучал как-то странно и глухо — наверное от усталости.

Гайдли сходил умылся, выпил кофе — есть совсем не хотелось — вернулся в лабораторию. Усаживаясь, спросил:

— Почему ты не разбудил меня?

— Не знаю. Задумался.

Пятые сутки. Пятые сутки — и Паола Рейн в соседнем корпусе. Вероятная первая жертва — это они успели просчитать наверняка. Гайдли казалось, что он знает, что творится в душе у Дина. Но он не решился что-либо сказать — чтобы тот не поступил наперекор. Дурак Котов, надо было ему настаивать!

— Ложись, отдохни, — сказал он безразличным тоном. — Я теперь вполне могу подежурить до утра.

Не говоря ни слова, Энасси встал, подошел к дивану, лег лицом к стене. Пусть, пусть подумает, пусть подумает, пока еще есть время.

Только включив контроль Гайдли понял, что времени уже не было.

Семнадцать зеленых точек светилось на схеме института. И одна — оранжевая. В соседнем корпусе — как и ожидалось…

И Энасси уже знал, знал это! Гайдли обернулся, с ненавистью поглядел на спину в измятом белом халате. Убийца! Убийца! Так чего же ты лежишь, выжидаешь? Иди и закончи свое дело. Он представил себе Энасси, стоящим над телом Паолы и медленно, как бы преодолевая сопротивление, опускающим руки — вниз, вниз. И ее — корчащуюся и кричащую, как недавно корчилась и кричала Луиза Диллет. Представил — и замотал головой, чтобы избавиться от этого ужаса. Нет! Нет! Это невозможно, Дин никогда не сможет сделать это.

А я на его месте — смог бы?

Нет. На его месте — нет. А на своем — да. Да, потому что впервые в жизни, глядя на спину Энасси Гайдли ощутил, что же это такое — настоящая ненависть. Ты, ты убил ее, думал он. Ты отказался выпустить всех из-под поля! Ты предпочел не рисковать. Вот и мучайся теперь? Да чего стоят сейчас твои дешевые мучения? Если ты такой уж жутко благородный, если так уж тебя заботит безопасность человечеств — что же ты собой не пожертвовал? Много вас таких было — готовых пожертвовать чем угодно ради великих целей. Много — но расплачивались за вас обычно другие. А я — я не такой. Да, не такой, и мне плевать на все человечество, если мои близкие под ударом! А великие цели — я готов заплатить за них — но только своей жизнью. Только своей жизнью… Только своей…

Заверещал вызов — Котов, наверное, тоже уже все знал. Но Гайдли было не до Котова.

Именно так — только своей жизнью. Он знал, что теперь делать.

Проходы между корпусами заблокированы с самого начала — но блок-ключ, единственный сейчас в институте, лежал на столе у Энасси. Гайдли медленно встал, отключил надоевший вызов Котова, тихо, стараясь, чтобы Энасси ничего не услышал, взял блок-ключ у него со стола, и, не спуская глаз со спины в белом халате, вышел в коридор.

Энасси так и не пошевелился. Возможно, он даже сумел заснуть. Супермен! — с ненавистью подумал Гайдли. И повторил вслух: Супермен! Но уже не с ненавистью, а как-то отрешенно. Поздно было ненавидеть Энасси. Всякий талант чреват ограниченностью, даже ты, не обладающий особыми талантами, даже ты сам, думал Гайдли быстро шагая по коридору, и то лишь теперь догадался, каков должен быть достойный выход. А Энасси — он ведь единственный тут, кто мог бы напрямую противостоять энтару после воплощения, и одно сознание этой исключительности и ответственности лишило его способности думать о других путях.

Гайдли шагнул в трубу и вышел в подвальном этаже. Так надежнее — даже если кто-то и догадается о его намерениях, то не сможет перехватить. А Котов — Котов может догадаться. И в кабинете у него висит охотничье ружье.

Верещание вызова больше не мешало, но сигнальная лампочка на браслете горела непрерывно, бросаясь в глаза при каждом шаге, и Гайдли, наконец, снял браслет и положил его в карман. Блок-ключом он открыл дверь в кабельный переход и, пригибаясь, чтобы не задеть головой о низкий потолок, двинулся в сторону соседнего корпуса. Через десять минут он стоял перед нужной дверью.

Но с полминуты не решался войти, боясь, что уже опоздал. Потом, наконец, двинулся вперед, и дверь отъехала в сторону.

Паола лежала на полу, прямо перед пультом. Гайдли быстро опустился рядом, оттянул пальцами веки — белки ее глаз были еще только слегка зеленоватыми, процесс не зашел пока слишком далеко. Дышала она резко и неравномерно — как обычно дышат пораженные на этой стадии болезни. Это пройдет, пройдет, думал Гайдли, поднимая девушку на руки, это все пройдет, родная моя. Это все пройдет, я знаю теперь выход.

Он положил девушку на диван, стоящий у стены, проверил пульс, еще раз оттянул веки — у профессора Диллета всего через несколько минут после смерти жены белки глаз были уже темно-зелеными, цвет оболочки гьенда. А здесь — здесь еще оставалась возможность все исправить. В первые годы, пока люди еще не поняли опасности поражения энтаром, велись регулярные наблюдения за больными на разных стадиях поражения. Эта стадия еще считалась обратимой — пока, наконец, не поняли, что с первого момента поражения, сразу перед вами уже не человек, а воплощение энтара в человеческой оболочке. Пока не поняли, что единственный выход, единственное средство остановить распространение энтаров — это заставить их обращаться в гьендов.

— Сейчас, сейчас, Паола, потерпи, — говорил он, устраивая ее поудобнее. Потом отошел, достал из внутреннего кармана излучатель и попытался прикинуть необходимую дозу. Не слишком большую, чтобы сохранить сознание. И не слишком маленькую, чтобы — наверняка. Но сделать намеченное он не успел, потому что дверь отъехала в сторону и на пороге бледный, с остановившимся взглядом, страшный как никогда появился Энасси. — Уходи, — бросил он отрывисто, даже не повернувшись в сторону Гайдли. На какое-то мгновение тому показалось, что Энасси пришел сюда за тем же, за чем и он. Но нет — доктор Энасси снова пришел изгонять дьявола, и снова во взгляде его, обращенном на энтара, была одна лишь ненависть. — Ты не сделаешь этого, Дин! — едва не задохнувшись от ярости, прокричал Гайдли. Энасси даже не обернулся. Глупец! Супермен недобитый! И поздно что-то объяснять, и бесполезно кричать ему вслед. Но Гайдли все-таки прокричал: — Остановись, Дин! Ты же ничего не понимаешь! Энасси, конечно, не остановился. Еще два-три шага, и ничего уже было бы не исправить. Гайдли поднял излучатель и, почти не целясь, выстрелил в спину друга. Потом, глотая слезы, положил в рот капсулу с анестезином, настроил излучатель на широкий пучок, снизил мощность и, отнеся его на расстояние вытянутой руки, направил резонатор себе в грудь и нажал на спуск. Больно было лишь в первые мгновения, пока не подействовал анестезин. Но Гайдли все же упал на колени, выронив излучатель на пол.