Дмитрий Баюшев - Сокровища Черного Острова [СИ]

Следует, наверное, сказать об отношениях между ньюменами и квазоидами, ибо первые были одухотворены, вторые нет, то есть как бы обойдены Эрияуром. Так вот, никакой обиды, никакого кукиша в кармане квазоиды не имели, понимая, что ньюмены — системы нового поколения. Правда, и особой любви к ним не испытывали. Существуете? Ну и существуйте себе.

Кстати, лунный человек Лео был неким суррогатом, помесью между квазоидом и ньюменом с уклоном в сторону последнего. От него он отличался тем, что, имея в основе человеческую матрицу, не имел Божьей искры — души.

Ну, вот мы и подошли к Лео.

Итак, ночью Лео отправился на своё первое задание. Персональная тарелка доставила его в погруженный во тьму парк в центре большого города, откуда он, пользуясь темными безлюдными переулками, стремительно домчался до нужного дома. Этот бесшумный бег во мраке, когда ноги едва касались земли, эти прыжки сразу на десяток ярдов, когда он перемахивал застывшие автомобили, эти пробежки по стенам, когда он шутя достигал третьего этажа, вызывали чувство восторга и упоения. Казалось, оттолкнись посильнее, и он бы полетел.

Всё это было непривычно, в человеческой матрице такого опыта не было. Лео открывал себя заново и был собою весьма доволен.

Он птицей, едва касаясь ногами шершавой стены, взлетел на шестой этаж, проник в открытое окно и мягко спрыгнул на пол. Лео прекрасно знал, что в этой спальне, пребывая в состоянии полусна-полуяви, находится смертельно больной человек, мужчина шестидесяти лет. Верная добыча.

Больной пошевелился, открыл глаза, прошептал чуть внятно, увидев Лео:

— Это ты, мой ангел? Избавь меня от боли.

— Хорошо, — сказал Лео. — Усни.

— Надоело уже, — пожаловался больной. — Почему ты в очках? Разве ангелы бывают в черных очках? Сними.

— Ну, если ты настаиваешь, — сказал Лео, подходя к нему и снимая очки.

— Ах, — слабо воскликнул больной, испуганный насмерть этим ослепляющим серебром в глазах Лео. — Ах.

И умер. Не пришлось даже включать генератор «лучей страха».

В спальню тут же влетела маленькая тарелка, из неё высыпали зеленые коротышки, принялись внимательно осматриваться, принюхиваться, шевеля хоботками, потом один из них пропищал: «Да вон она, под потолком, давай термос», — и, получив требуемый сосуд, исчез.

Вскоре он вновь появился среди своих, встрёпанный, взбудораженный. Сказал нервно:

— Там это, там уже ангел караулит. Кыш, говорит, отсюда. Моя душа.

— Один? — спросил другой коротышка. — Ангел-то?

— Один пока.

— Надобно отвлечь, — предложил третий коротышка. — Правда, неудобно у ангела-то тибрить.

— Чего это неудобно? — сказал первый коротышка. — Для дела ведь, не для баловства. Еще неизвестно, в какого балбеса она потом вселится.

— Как перетянет плетью-то своей огненной по хребтине, — поёжился второй коротышка.

— Хватит языком молоть, — прикрикнул Лео. — Пляшите, кувыркайтесь, хоть на ушах ходите, но чтобы душу принесли.

На этот раз исчезли сразу пятеро коротышек.

Их не было минуты две, потом они появились.

— Нате вам, — произнес один из коротышек, передавая Лео сосуд, в котором что-то слабо билось и трепыхалось. — Там чернь смоляная к ангелу прицепилась, не подступишься. Визжит: моя душа, возверни, покойник при жизни много гадостей натворил мне в угоду. Трухля такая. Ангел подумал, подумал, да нам душу-то и отдал. Говорит: пусть-ка, чтоб ни нашим, ни вашим, еще на земле послужит. Что тут нача…

— Свободны, — жестко сказал Лео, оборвав коротышку. Было в нём знание, что с зелеными нужно вести себя строго, а то разбалуются, расшалятся.

Коротышки, примолкнув, вереницей утянулись в свой маленький корабль и молнией улетели, а Лео выпрыгнул в окно, спланировал, раскинув руки, на асфальт и, не задерживаясь, помчался к своей тарелке. Надо сказать, Лео не был легок, как пушинка, бегать же по стенам ему позволяли не только невероятно сильные мышцы, но и умение пользоваться гравиволнами. В свою очередь при свободном падении к этому своему умению он искусно присовокуплял способность своего комбинезона превращаться в подобие летающего крыла.

Лео мчался настолько быстро, что за ним было трудно уследить. Пьяному бомжу, устраивающемуся на ночлег в картонную коробку, он представлялся порывом внезапного ветра, ночному прохожему — случайной тенью, увиденной боковым зрением, сидящему в патрульной машине полицейскому — отразившимся от стекла лунным бликом.

Далее тарелка Лео, лишенная сигнальных знаков, невидимой молнией прочертила небо и, достигнув Черного Острова, нырнула в открывшийся перед нею портовый шлюз. Шлюз этот располагался в средней части скалы, вмещал до двадцати тарелок и имел ряд камер для высокочастотных адаптации и релаксации. В зал — адаптация, из зала — релаксация.

Отбыв необходимое время в камере, Лео спустился в зал, передал термос Мамауту, после чего, вновь пройдя камеру, вернулся к тарелке.

Вылетев из шлюза, тарелка взмыла вверх, держа курс на сияющую Луну.

Спутник этот, плывущий по черному небосводу, мерцающий и загадочный, привлекал Лео как что-то недосягаемое, но желанное. Он знал, что никогда не сможет попасть в эту серебряную страну, в эту мечту, порождением которой являлся, не порождением даже, а его эхом, отголоском, но как приятно было хотя бы устремиться туда, теша себя мыслью, что вот, мол, я и собрался, вот я и стал к ней чуточку поближе.

— Давай поиграем, — сказал Робинсон. — Ты любишь играть?

Он одевался, собираясь выйти на улицу. Во-первых, нужно было где-нибудь перекусить, во-вторых, просто прогуляться. Надоело сидеть дома на консервах, уткнувшись в экран монитора или телевизора, либо общаясь с Моделью, которая любила попудрить мозги. Нет, чтобы рассказать о замыслах Создателя, об истинном построении Вселенной, о месте в ней человека: клоп он или чуть больше, — тут её не допросишься. Требовала конкретики, но как только доходило до оной, начинала вешать лапшу.

— Давай поиграем, — отозвалась Модель. — А во что?

— Я тебе буду на кого-нибудь показывать, а ты будешь говорить — настоящий он или не настоящий, — сказал Робинсон. — Только да или нет.

— Идет, — согласилась Модель.

Робинсон поместил Модель в нагрудный карман и вышел, заперев дверь на два замка.

Огромный город ударил, сжал до размеров горошины, перемешал с прочими горошинами, от которых была одна суета. Как-то не привык Робинсон ходить в многолюдной толпе, где того и гляди врежешься в какого-нибудь бегемота или какой-нибудь умник наступит сзади на каблук, где трутся, пихаются, болтают и чавкают жевательной резинкой.

Стадо. Чаплин здорово продернул толпу, проведя параллель со стадом. Робинсон, хоть и был молод, любил фильмы с Чаплиным, предпочитая их дурноватым комедиям типа «Тупой и еще тупее». Забегаловки попадались на каждом шагу, но они были забиты. Почему-то вдруг все одновременно рванули в забегаловки. Робинсон зашел в полупустое кафе. Здесь было подороже, поэтому свободнее.