Дмитрий Баюшев - Неисправимый [СИ]

Том Лоу поднес к виску пистолет…

За этот длинный, изнурительный месяц жалость к себе прошла, подлая и неумолимая болезнь выжгла её, оставив в душе огненную растрескавшуюся пустыню.

Он, может быть, терпел бы и дальше, если бы не подслушал разговор доктора с Валерией. Специально, на цыпочках, подкрался к двери и подслушал.

— Ваш муж, — сказал доктор Крапп, — человек крепкий и вполне может протянуть год-два. Если повезет, то и все три…

О, Боже! Год-два. Еще год-два.

Том оделся, сунул в карман «Беретту» и вылез в окно. Спрыгнул на газон, отчего в утробе возгорелся притихший костер. Пошел прочь, не оглядываясь, но шагов через тридцать не выдержал, оглянулся. Одноэтажный особняк смотрел на него подслеповатыми окнами, в крайнем окне плавилось заходящее солнце. Особняк этот уже был переписан на Валерию.

Через полчаса Том сошел с автобуса и углубимся в лес. Он знал, что здесь есть глубокий овраг, дно которого сплошь заросло густым жестким кустарником. Там никто никогда не найдет.

Вот и овраг. Том спустился вниз, продрался сквозь кустарник как можно дальше, сел. Надвигались сумерки.

Вынул из кармана «Беретту», приставил дуло к виску.

«Наконец-то», — подумал он и нажал спусковой крючок. Рука его при этом, внезапно и катастрофически теряя силу, дрогнула, но пуля всё равно ушла в голову…

Том очнулся от невыносимой боли, застонал, с трудом разлепил залитые чем-то густым веки. Это было единственное движение, которое он смог совершить, ни руки, ни ноги не слушались. Тело его, однако же, билось и содрогалось в такт тому, что с ним проделывало нечто могущественное и постороннее. Оно, это постороннее, вычищало тело изнутри, как чистят грязную бутылку, засунув в неё ёршик. Вся грязь, накопившаяся в органах за время смертельной болезни, выскребалась, выскабливалась самым решительным образом.

Потом незримый ёршик просунулся в голову, как бревном саданул, и Том потерял сознание…

Он стоял в конусе ослепляющего света, вокруг была кромешная тьма, и кто-то в этой темноте говорил надтреснутым искаженным басом:

— Вот ведь жив, однако.

— Мешает? — спросил другой бас.

— Не больно.

— Всё равно выпроводи, — посоветовал второй бас. — Чтобы не было наложений.

— Прогоню, пожалуй, — согласился первый бас.

«Шиш вам», — подумал Том, понявший, что речь идет о нём, и заставил себя очнуться.

Ёршик исчез, тело было легкое-легкое. Он сел, протер глаза, посмотрел после этого на кулаки — они были в крови.

Рядом в траве валялась «Беретта», Том сунул её в карман. Теперь он был человеком с пулей в голове. Или нет, уже не с пулей? Некто, избавивший его от чудовищно разросшейся опухоли, похоже, вынул и пулю. Сейчас бы помыться, негоже в таком виде появляться перед Валерией и Кэти. Малышка Кэти еще заикаться начнет, когда перед нею появится этакий окровавленный папик.

Со времени выстрела, наверное, прошло не более четверти часа. Всё еще было светло, хотя солнце уже скрылось за горизонтом, и свет этот был какой-то неестественный, как в белую ночь.

Том продрался сквозь кусты, шутя преодолел крутой склон и понял, что стал обладателем незаурядного тела. Ни одышки, ни тяжести в мышцах. А от прежней обжигающей, сверлящей боли вообще ничего не осталось.

Никаких тропинок здесь не было, и он поначалу стремительно шагал по упругой мшистой земле, хрустя валежником, потом побежал, огибая особо густые заросли. Мог бы бежать и быстрее, но ветки хлестали и рвали одежду.

Из-за толстого платана впереди возник вдруг человек и поднял руку, требуя остановиться. Жест был властный, да и сам человек был не из оборванцев. Глыбообразный, одет скромно, но со вкусом, то бишь серая рубашка с черным галстуком, идеально отутюженные черные брюки, на галстуке золотой зажим. Лет тридцати, мордастый, губы решительно сжаты, взгляд строг.

Том остановился в трех шагах от него.

— Негоже красть чужое тело, мистер Лоу, — сказал человек глуховатым басом.

— Как, то есть, чужое? — не понял Том.

— Вы застрелились, — сказал человек. — А значит вас, мистер Лоу, как личности в природе не существует. Посему прошу вернуть тело.

— Кому вернуть? — спросил Том. — Это что — костюм? А мне куда?

Он, конечно, был массивен, этот незнакомец, и наверняка силен, но Том, сам далеко не маленький, и не с такими разбирался. Слышали про борьбу без правил? Когда помимо общепринятых ударов руками, локтями, ногами, головой можно кусаться, бить по мошонке, рвать ноздри и прочее, и прочее. Наверняка слышали. Так вот Том незадолго до болезни был абсолютным чемпионом в этом дикарском шоу-бизнесе.

Но лидерство даром не проходит, всяк норовит лягнуть посильнее и подгадить поподлее. В запальчивости, в азарте были пропущены вредные, разрушительные удары, которые вскорости дали ядовитые всходы.

Сейчас Том вновь был в форме, и этот кабан был ему не страшен. Что-то, однако, заставляло узнать побольше о намерениях незнакомца, слишком уж невероятной была ситуация.

— Вам, собственно, никуда, — сказал человек, отвечая на вопрос Тома «А мне куда?». — В привидения, если будет угодно. Каяться в совершенном грехе, чтобы Всевышний смилостивился над самоубийцей и забрал в райский отстойник.

Он вдруг поморщился и заявил безапелляционно:

— Давай, ложись, пельмень. Шнель, шнель. Некогда мне тут с тобой.

На Тома накатила теплая, липкая волна, обезволила, лишила всех мыслей, внушила, что нужно лечь. И Том едва не поддался. Спасло чувство самосохранения, то самое чувство, которое было напрочь съедено зловредной болезнью.

Стряхнув с себя оцепенение, Том прыгнул на кабана. Да, да, вот именно на кабана, смертельно опасного, не знающего жалости, клыкастого, усеянного клещами, вонючего, визгливо похрюкивающего, с капающей слюной.

И отлетел в сторону после небрежного движения незнакомца. Этот враг был много серьезнее, чем те, что попадались на татами. Тут нужно было финтить, дурачить, ловить на имитации приемов, то есть на полную катушку работать головой.

Это требовало больших усилий, приходилось крутиться юлой, но понемножку, помаленечку начало приносить плоды. Том попадал во врага всё чаще, пропуская всё реже.

Если бы он понаблюдал со стороны, с какой скоростью всё это происходит, то не поверил бы своим глазам, а скорее всего увидел бы лишь какие-то мелькающие тени.

Кабан бил, не жалея. Этот самоубийца влез в уже не принадлежащее ему, откорректированное и наделенное особыми функциями тело так основательно, что, кажется, овладел всеми его секретами. Невероятно, но факт. Он имел перевес, в чем пока не хотелось себе признаваться, и это было неправильно. Нужно было срочно наверстывать упущенное, и кабан включил все резервы. Тело потом можно отремонтировать, сейчас главное — вытурить из него самозванца, расчистить место для загнанного куда-то на задворки ошарашенного Саламанты.