Вадим Артамонов - На суше и на море, 1988 [антология]

— Позвольте мне вас сопровождать.

— Я вам не могу этого запретить.

— Это верно, — сказал доктор Каспари. — Хотя это звучит странно, но соответствует положению вещей.

Они поднялись на мостик, и Фрэйтаг открыл штурманскую рубку, стены которой были увешаны морскими картами и в ней находился широкий приземистый стол, а рядом с ним стул. Стол был накрыт толстой стеклянной пластиной, под которой лежала какая-то морская карта. На одной из полок, за спинкой стула, лежали книги и поверх книг тетрадь в твердом переплете.

Доктор Каспари взял тетрадь, перевернул обложку, подошел к электрической лампе и принялся бегать глазами по странице.

— Ваш вахтенный журнал? — спросил он.

— Да, — ответил Фрэйтаг.

— В нем отмечается все, что происходит на борту, не так ли?

— Да, все.

— Это ужасно, — сказал доктор Каспари. — Жизнь на корабле должна быть ужасной, в ней ведь регистрируется каждый день, отмечается каждое событие. Жизнь превращается в сплошную бухгалтерию.

— В этом есть свои преимущества, — сказал Фрэйтаг.

— Ах, — сказал доктор Каспари, — я всегда пытался изгладить, стереть из памяти события, которые выходят за рамки обычного. Ну скажите — что вам может принести новый день, если на него падает тень предшествующего?

— Он может принести расплату.

— Резонно, — улыбаясь, проговорил доктор Каспари, затем, продолжая листать, спросил: — Я предполагаю, что мы тоже удостоились чести быть упомянутыми в вашем дневнике?

— Пока нет, — сказал Фрэйтаг.

— Вероятно, вы только что собирались это сделать?

— Я вынужден это сделать. В вахтенный журнал заносится все, что происходит на борту.

— Я знаю, — сказал доктор Каспари, — вы хотите запечатлеть, увековечить происшедшие на корабле события. А что случится, если вы вообще не станете упоминать о нашем визите, а просто оставите пробел, чтобы в дальнейшем никому и в голову не пришло вникать в то, что тут у вас в действительности произошло? Постарайтесь вообще ни о чем не упоминать.

— Дайте мне вахтенный журнал, — сказал Фрэйтаг.

Доктор Каспари положил журнал на стол и мягкими, вкрадчивыми движениями принялся полировать свое именное кольцо о бедро, время от времени поднося руку поближе к свету электрической лампы; при этом он наблюдал за Фрэйтагом, который взял в руки вахтенный журнал, раскрыл на первой попавшейся странице, перелистал дальше, потом захлопнул и поставил его на полку, не внеся никаких записей.

— Мы друг друга поняли, капитан, — сказал доктор Каспари. — Мне кажется, на борту нет ни одного человека, с которым я бы находил общий язык так же легко, как с вами.

Это прозвучало очень убедительно, как некое признание, и Фрэйтаг поднял изумленное лицо и выжидающе посмотрел на своего собеседника. Но уже в следующую минуту на лице доктора Каспари вновь проступила фальшивая улыбка — оно изменилось так же неожиданно, как неожиданно меняется вид спокойного моря, и Фрэйтаг поднялся и вышел на мостик.

— Мне можно постоять рядом с вами? — сказал доктор Каспари.

— Я не могу вам этого запретить, — сказал Фрэйтаг.

Под беззвездной чернотой небосклона показались огни идущего к берегу корабля. Мигающий луч брандера, будто указывая дорогу, вспыхнул навстречу ему, погас и снова вспыхнул.

— Они нас оттуда видят? — спросил доктор Каспари.

— Мы служим для них ориентиром, — сказал Фрэйтаг. — Нас видно на расстоянии пятнадцати морских миль.

— Следовательно, они ориентированы на нас…

— Они ориентированы на световую сигнализацию корабля, — сказал Фрэйтаг.

— Отлично, — сказал доктор Каспари. — Хорошо. Значит, там, на кораблях, все равно, додают им сигналы мои люди или вы?

— Что вы задумали?

— Ничего. Я лишь пытаюсь осмыслить дело, как оно есть. А если курс вдруг оказывается неверным, если вдруг, неожиданно, без предупреждения меняется сигнализация — что они тогда станут делать? По всей вероятности, все то же, к чему они привыкли, — примут к сведению изменившийся сигнал и, не сбавляя скорости, врежутся в песчаную банку?.. И только когда уже совсем завязнут, тогда-то они вспомнят, что кое о чем забыли: поинтересоваться теми, кто им этот курс дал.

— Для того-то мы здесь и находимся, — сказал Фрэйтаг, — и моряки знают, что на нас можно спокойно положиться. До сих пор мы их не подвели ни разу.

— Но сейчас вы на борту не один, — сказал доктор Каспари.

— Я это заметил, — сказал Фрэйтаг.

— А те, которые сейчас вон там, на корабле, об этом ничего не знают, — сказал доктор Каспари и показал на ярко освещенный огнями корабль, который, вспенивая воду, подходил к ним, чтобы пройти мимо.

— Они у нас в руках, и нам не стоило бы труда посадить их на мель. Они ведь будут придерживаться того, как мы их поведем, не так ли?

— Да, — сказал Фрэйтаг. — Так оно и есть.

— Больше я ничего не хотел узнать, капитан. Не хотите ли сигарету?

Фрэйтаг показал ему на незажженную сигарету, которую держал зажатой в губах, отрицательно покачал головой, поднял бинокль ночного видения к глазам и посмотрел на приближающийся корабль. Это был пассажирский пароход с освещенной средней палубой и двумя рядами ярко светящихся иллюминаторов, которые мягко и празднично скользили в темноте, как две цепочки маленьких лун.

— Пока мы находимся на борту брандера, — сказал он, — капитаны судов могут на нас положиться.

— Хорошо, что вы в этом убеждены, — сказал доктор Каспари. — Значит, вы позаботились о том, чтобы все осталось без изменений и лодка была отремонтирована.

Фрэйтаг закрыл глаза, положил руки на поручни и стоял, не говоря ни слова, как если бы испытывал напряжение, потом он сказал:

— Что бы ни случилось, корабль не покинет свой пост. Может случиться все, что угодно, но только не это. Корабль останется на месте.

— Это вам решать, — сказал доктор Каспари.

Фрэйтаг молчал. Он склонился над поручнями, посмотрел на палубу, по которой, волоча ноги и громко посапывая, передвигалась чья-то фигура; фигура — Фрэйтаг узнал Громилу — прошла к трапу и, секунду помешкав, перемахнула через борт и исчезла; пришвартованная к кораблю лодка громко ударилась об обшивку, потом послышался резкий стук, как если бы кто-то спрыгнул в лодку, и Фрэйтаг понял, что в эту минуту из чужаков на корабле остались двое: доктор Каспари, который стоял рядом, и Эдди — тот был в кают-компании.

— Это Ойген, — сказал доктор Каспари. — У него в лодке кое-какие дела. — Потом, наклонив голову в сторону Фрэйтага, добавил: — Сейчас на корабле только двое. Мне кажется, капитан, что вы только что об этом думали.

— Да, я успел об этом подумать.

— Сейчас вы можете сделать так, что на борту останется только один из нашей компании — Эдди.