Гарднер Дозуа - Лучшая зарубежная научная фантастика: Сумерки богов

– Не то чтобы мы с тобой были не разлей вода, – сказал я ханжески. Большую часть наших жизней нас разделяли двадцать миллионов человек, и все же гнев еще клокотал во мне. Что вызывало во мне столь сильную обиду? Я обладал всеми преимуществами, любовью, благословением, дарами, и все же он стоял в своем дешевом костюме, взятом напрокат, самодовольный и самоуверенный, а я был смешным маленьким господинчиком, мальчиком-мужем, болтающим ногами на позолоченном троне.

– И правда, не были, – поддакнул Шив. Даже в его словах, в его улыбке была аура, была сила; Шив-Превосходящий. Чем он занимается таким, что можно завершить лишь в Варанаси?

Очередь все не кончалась, матери переминались с ноги на ногу в своих неудобных свадебных туфлях. Шив склонил голову, наши взгляды на мгновение пересеклись. В его глазах плескалась чистейшая, неприкрытая ненависть. Потом он смешался с толпой гостей, прихватил бокал шампанского тут, тарелку с канапе там, странное, какое-то особое зло, словно чума во время свадьбы.

Сотрудники обслуживающей фирмы убрали посуду, факелы осветили вытоптанную траву Лоди Гарденс, и пандит связал нас друг с другом [143] Брамин связывает концы одежды невесты и жениха в знак нерушимости священного брака. в знак свершившегося бракосочетания. Под зарево фейерверков, полыхающих над мавзолеем Мохаммед-Шаха и куполом Бара Гумбад, мы уехали в аэропорт. Мы оставили позади бриллиантовые огни сверкающего Дели и полетели, куда позднее, чем следовало бы таким маленьким детям, сквозь ночь навстречу утру Частный вертолет поднял нас в небо и унес к чайному дому среди прохладных и влажных зеленых холмов. Служащие аккуратно разобрали наш багаж, показали расположение комнат, затененную веранду с видом на потрясающие золотисто-пурпурные утренние Гималаи, спальню с одной огромной кроватью под пологом на четырех столбиках. Потом они испарились в шорохе шелка, и мы остались одни. Вишну и Лакшми, два бога.

– Здесь хорошо, правда?

– Отлично. Замечательно. Очень одухотворенно. Да.

– Мне нравятся комнаты. Люблю запах дерева, старого дерева.

– Да, славные. Очень старое дерево.

– Значит, это медовый месяц.

– Да.

– Предполагается, что мы…

– Да. Я знаю. А ты… ты не?..

– Стимуляторы? Нет, никогда.

– О. В общем, у меня в сумке есть кое-что, тебе тоже может пригодиться.

– А ты пробовал?

– Иногда. Когда я чувствую, что становится как-то совсем плохо, ни с того, ни с сего, ничего конкретного, тогда принимаю их.

– Помогает?

– Это немножко похоже на секс при помощи крючка. Чувствуешь, что тебе очень-очень хочется пописать, а на самом деле – вовсе не писать. Честно говоря, не так здорово. Ты пробовала?

– Пальцами? Ну да, всей рукой. Все как у тебя.

– Хочется писать?

– Что-то вроде того. И все сжимается. Во время свинга тоже. Знаешь, по правде сказать, не уверена, что хочу пробовать то, что у тебя с собой.

– И не надо. Мы могли бы… я бы мог…

– Честно говоря, мне так не кажется.

– Как ты думаешь, они будут проверять? Собирать простыни и демонстрировать их всем родственникам?

– А наш физический возраст? Не глупи.

– Это часть контракта.

– Не думаю, что кто-то собирается требовать выполнения договорных обязательств, пока у меня по меньшей мере не начнутся месячные.

– Так ты хочешь чего-нибудь этакого?

– Не особенно.

– Тогда что мы будем делать?

– Красивый вид.

– Там, в ящике стола, есть колода карт.

– Может, потом. Сейчас я бы поспала.

– И я тоже. Насчет постели все в порядке?

– Конечно. Предполагается, что мы спим вместе, верно? Мы же муж и жена.

Мы спали, укрывшись легким шелковым покрывалом, под медленно вращающимся потолочным вентилятором. Свернувшиеся клубками восьмилетки, мы лежали спинами друг к другу, далекие, как Виш и Шив, а потом изобретали карточные игры потрясающей сложности при помощи старых добрых круглых карт Ганджифа [144] Карты Ганджифа – старинные индийские игральные карты круглой формы. на веранде с потрясающим видом на Гималаи. Когда Лакшми тасовала эмиров и визирей, наши взгляды встретились, и мы оба поняли, что все даже не то чтобы окончилось, оно никогда не начиналось. Между нами не было ничего, кроме договорных обязательств. Мы стали заложниками своих ДНК. Я представил себе череду отпрысков, словно жемчужины вереницей выкатывающихся из моего все еще бессильного пениса; этих медленно развивающихся детей, ковыляющих в будущее настолько далекое, что я даже не способен увидеть его пыль на горизонте времени, и далее, и далее, и далее. Я был полон ужаса перед слепой императивностью биологии. Я обладал интеллектом супермена, я забывал только то, что предпочитал забыть, я не болел ни дня в своей жизни, я носил имя бога, но для моего семени все это было ничто, я ничем не отличался от какого-нибудь далита [145] Долиты – неприкасаемые. из Молар Бунд. Да, я привилегированный баловень, я худший из циников, но мог ли я стать чем-либо другим? Я был запроектированным снобом.

Мы просидели свою неделю в чайном доме в зеленых предгорьях Гималаев в Химачал-Прадеш – Лакшми и Вишну. Лакшми запатентовала некоторые из своих замысловатых коллективных карточных игр – мы проверяли игры для многих участников, играя каждый сразу за несколько человек, несложный фокус для брахманов – и заработала кучу денег на лицензиях. Там было ослепительно красиво, горы, далекие и безмятежные, как каменные Будды, по ночам время от времени дождь стучал по листьям за нашими окнами, и нам становилось очень, очень грустно, но еще печальнее было думать о том, что нам предстоит сделать по возвращении в Авадх, в горячо любимый Дели. Я принял решение на третий день нашего медового месяца, но лишь оказавшись в лимузине, везущем нас к Рамачандра Тауэр, где нам выделили апартаменты, достойные богов, этажом ниже жилища моей матушки, я набрал номер телефона очень специфического, очень деликатного доктора.

– Оба? – спросил ньют. Он приподнял бы бровь, будь у него хоть какие-нибудь волосы на выбритой голове, чтобы было что поднимать.

– История умалчивает про полуевнухов, – ответил я.

Никто, увы, и никогда не перескажет подобных бесед. Полунамеки, обмен шутками, выразительные взгляды – все это часть истории, а не реальной жизни. Но я рассказываю вам историю, мою историю, которая куда больше, чем история реальная или даже воспоминание. Ибо если я могу по своему выбору забывать, то и запоминать могу так же и превратить то, что выбрал, в воспоминание. Так что если я хочу, чтобы хирургический кабинет для ньютов был на самом верху скрипучей винтовой лестницы, а на каждом этаже на вас таращились глаза подозрительных и враждебных обитателей Старого Дели, если я решил запомнить это так, это будет так. Точно так же, если я предпочитаю помнить, что этот кабинет был похож на склеп, с причудливыми хирургическими инструментами и изображениями успешно изуродованных органов, словно сошедшими с рисунков из гималайского буддизма про ад и демонов, то так оно навсегда и будет. Быть может, для вас это не так странно, как для меня. Я лучше кого-либо знаю, как обманчива внешность, но вы выглядите достаточно молодыми, чтобы расти в мире с удобной глобальной памятью, где каждый вздох и каждый взгляд кишат дэвами, непрерывно пишущими и переписывающими физическую реальность. И если дэвы решат переписать эту память, кто скажет, что все было не так?