Гарднер Дозуа - Лучшая зарубежная научная фантастика: Сумерки богов

Отдел технологий – острый конец этого юридического аппарата. Я, как раньше, так и теперь, несмотря ни на что, считаю нашу работу важной. Кто-то в любой момент может наткнуться на артефакт, который изменит нашу жизнь, наше представление о себе, наши мысли. Вот что, по большому счету, пытается сохранить ООН. Наше право оставаться людьми. Джакару вручили нам великий дар. Шанс начать сначала после страшной войны и двух веков неконтролируемой индустриализации и роста населения, едва не уничтоживших родную планету людей. Наше дело – распорядиться этим даром наилучшим образом, позаботиться, чтобы мы по жадности и по глупости не погубили себя, столкнувшись с техникой настолько продвинутой, что ее, как говорили в старину, невозможно отличить от магии.

К счастью, всякому, кто пожелает нажиться на функционирующей и потенциально полезной крупице технологии Старших, приходится лететь на Первую, в Порт-о-Пленти. Там расположена научная и производственная база, позволяющая преобразовывать артефакты Старшей Культуры в пригодные для применения вещи, она же регулирует торговлю пятнадцати систем с Землей – а Земля все еще остается самым большим и выгодным рынком, единственным местом, где действительно можно нажить состояние. Тем не менее попадаются и такие, кто желает применять артефакты и технологии Старших, не думая о последствиях. Гениальные ученые или типы вроде Нилса Саркки, из легиона в шапочках из фольги. Чокнутые теоретики, авторы «сенсационных» обращений в газеты, маньяки. И еще такие, как Мейер Лэнски, – самые обыкновенные преступники.

На первый взгляд, кодовая ферма Мейера Лэнски представлялась нормальным бизнесом: одной из дюжины небольших компаний, разбирающих нарытое старателями на кораблях, брошенных прежними обитателями системы червоточин, гайярами. Это была кочевая цивилизация, и они, как и другие Старшие Культуры, вымерли или пропали, не оставив после себя следа, кроме этих кораблей. Большая их часть болтается на орбитальной свалке Саргассов: или пустые корпуса, или застывшие в глубокой спячке. Несколько разбитых валяются на планетах и лунах, на мирках Пятнадцати Звезд. Кое-кто из археологов полагает, что обломки кораблей – это следы междоусобной войны гайяров: другие считают, что они выбросились на берег, как бывает с китами и дельфинами на Земле – при катастрофе, в панике или от самоубийственной скуки заплыли на мелководье и попали в приливное течение. Так или иначе, все эти корабли – живые, мертвые или разбитые вдребезги – в той или иной степени заражены кодами. Их квантовые компьютеры и софты были встроены в спины [14] От «spin» – «вращение», одно из свойств элементарных частиц. фундаментальных частиц в составе молекулярных матриц корабельных корпусов. Они сырые, фрагментированные, полные ошибок и некротизированных участков, накопившихся за тысячелетия под космическим излучением.

Программеры на таких фермах, как у Мейера, анализируют и каталогизируют этот мусор, сшивают ценные фрагменты и целыми днями пытаются запустить их на виртуальных частицах гиперкомпьютерного облака фермы. Лицензированные программы скупаются разработчиками, которые используют их для прошивки кораблей, извлеченных из огромных Саргассов, и для манипуляции экзотической материей, и для прорывов в квантовой технологии и тому подобного. Находят они применение и в теории – четыре так называемые сложные математические задачи удалось решить при помощи кодов с ферм.

Компания Мейера Лэнски была лицензированной и вполне законной, покуда он, проигравшись, не влез в долги и не продал контрольный пакет отмывочной конторе корейских гангстеров. С тех пор законные разработки стали служить крышей для черного рынка кодов, слишком горячих и опасных для получения лицензии на разработку, и еще для продажи вирусных фрагментов «коданутым», желающим отправиться в странные области своего сознания. Эта торговля причиняла не меньше бед, чем кокаиновый бизнес.

Эверетт Хью и Джейсон Синглтон работали на Мейера Лэнски, а потом вдруг пропали из вида. Через десять дней выгорел номер отеля. Мы занимались фермой три месяца, терпеливо собирали досье на каждого сотрудника, а это чудовищное двойное убийство выставило наше тайное расследование на всеобщее обозрение. Мы закрыли ферму, чтобы помешать Лэнски или корейцам уничтожить следы, и пригласили на беседу коллег Хью и Синглтона. К концу допроса я знала об этих двоих больше, чем о собственных друзьях. Синглтон родился в моем родном Лондоне, в Англии. Хью был из Анкориджа на Аляске. Оба молодые, белые, англоговорящие, мужского пола, оба всерьез свихнулись на компьютерах. Они подружились на челноке, стали держаться друг друга после посадки, вместе плыли по течению дикого гиперкапитализма Порт-о-Пленти. У обоих не было ни запаса денег, ни плана действий. Прилетели в одних штанах, заряженные смесью самоуверенного оптимизма и наивности, по молодости лет не сомневающиеся, что талант и энергия всегда найдут себе применение.

Поначалу они работали агентами в техническом отделе мультинациональной корпорации, обосновавшейся в Порт-о-Пленти, но платили там паршиво и бонусов не давали никаких, кроме билетиков в корпоративную столовую, да еще и работа была скучной и раздражающей, типа той, чем оба занимались на Земле – Синглтон в университете, а Хью в русской компании, выкупившей Аляску у Штатов после неудачной попытки сецессии. Короче, это было то же самое, от чего они пытались сбежать, так что, выдержав всего четыре недели, парни уволились и перешли на кодовую ферму Мейера.

Платили там немногим лучше, чем в техническом отделе, и бонусы были не менее скудными, но Синглтону и Хью эта работа казалась куда романтичнее, чем написание локаций для типов, которые сами не знают, чего хотят. Кроме того, коллеги в один голос уверяли, что у Эверетта Хью был талант. Дивное умение с первого взгляда определить жизнеспособность того или иного кода, похожее на встречающееся изредка отклонение, при котором люди видят цвета слов, мелодий или чисел. Как он говорил: одни фрагменты выглядят хорошо, другие нет. Подразумевалось при этом, что код должен обладать некой симметрией или красотой, хотя в чем она, Эверетту было трудно сказать, а если к нему приставали, он мрачнел, сутулился и фыркал, что не стоит и объяснять, потому что либо у вас есть дар, либо нет. У Эверетта этот дар был, и обычно он оказывался прав. Джей Синглтон пробивался с помощью решимости и усердия, а Эверетт Хью летал на крыльях.

Они, как видно, договорились откладывать большой процент жалованья, чтобы, подкопив, занять пару коек на корабле охотников за кодами. Снаряжение надо было покупать самостоятельно, за транспорт – платить шефу, да еще отстегивать тридцать процентов от прибыли, но парни не сомневались, что наткнутся на богатую жилу, которой им хватит на всю жизнь. Только, похоже, этой паре надоело работать и копить, копить и работать, и они решили срезать дорожку. Украли что-то у Мейера Лэнски, и то ли он сам, то ли корейцы их нашли в убили, а краденое вернули – или же Хью и Синглтон неудачно выбрали покупателя. Такие у меня были рабочие гипотезы, хотя беспокоила мыслишка, не виноват ли в случившемся сам код, – у нас в отделе работал тотализатор: спорили, когда кому-нибудь попадется настоящий ИИ или еще бог весть что того же порядка. Так или иначе, раз Хью с Синглтоном украли код, значит они считали его ценным. А раз он был ценным, значит и функциональным: то есть где-то теперь болтался неизвестный код с неизвестными свойствами. Главным для меня было его вернуть, для чего первым делом я собиралась прикрыть деятельность Лэнски и узнать, над чем работали Хью с Синглтоном, прежде чем свалить.