Георгий Гуревич - Темпоград. Роман

- Но существенная. Количество переходит в качество. Нужен другой принцип, - возразил Баумгольц.

- У нас есть время, чтобы найти другой принцип.

- Запроси Скептика, Юлий Валентинич!

Скептик на это раз был лаконичен. Показал темный шар на звездном фоне, прочертил над шаром заслонку. Огненные струи ударили в эту заслонку сверху и, обогнув ее, облизали всю планету.

- Это не возражение, - упирался Ганцевич. - Скептик ничего не соображает. Зеркало может быть объемным, цилиндрическим, многогранным, почти шарообразным, замкнутым.

- Масштаб: одна десятитысячная, - потребовал Гранатов.

Экран почернел.

- Пережгли, - забеспокоился Баумгольц.

- Не пережгли. Ночь, - догадался Гранатов. - Глухая тьма. И тьма на год-два. Зима. Мороз. Голод. «Спасибо, - скажут нам тоиты, - спасибо за этакое спасение».

- Что же делать? Постепенно устроим освещение, отопление. Перетерпят как-нибудь.

- Есть еще предложения? - Гранатов поглядел направо-налево, но зал не отозвался. - Если нет, будем подводить итоги. Мне кажется, что мы перебрали основные варианты. Когда орел пикирует на зайца (сравним Лямбду В с орлом, а Той с зайчишкой), у косого два выхода: улепетывать или схорониться. Анджей подсказал нам еще два - глобальные. Получилось четыре решения: убежать населению, убежать всей планете, спрятать население, спрятать всю планету. Кажется, больше ничего не придумаешь. Но есть и еще одно решение, нам, темпоградцам, полагалось бы вспомнить о нем в первую очередь: убежать можно не только в дали пространства, но и во время, можно спрятаться в ускоренном времени. Что я предлагаю конкретно? Давайте сделаем у себя и пришлем на Той не тысячи убежищ, а один-единственный Т-град, копию нашего, но упрощенную, уменьшенную, значит, ускоренную. Наш год - земные сутки, их год - наши сутки. У нас до 18 июля десятки рабочих лет, у них - несколько веков - эпохи! Есть время все переиначить. Но не мы будем переиначивать. Пошлем туда только учителей, поселим в городе только тоитских детей, познакомим их с нашей культурой. Станут взрослыми и пусть тогда ищут решение сами. Могут размножать т-градики почкованием, своих собственных родителей уговаривать, приглашать в свои города, могут придумать (сотни лет! эпоха!) какие-то необыкновенные меры. А может быть, спрячутся еще глубже в вещество и во время. Ведь для атомов-то взрыв новой безопасен, атомы горячая волна не испортит. Да, в сущности, и наше темпополе непробиваемо для лучей и горячих газов. В т-градиках можно и переждать катастрофу.

- Это получится, - быстро подхватил практичный Вильянова. - Берем существующий проект Темпограда, упрощаем, устраняем лишнее, уменьшаем; пересылаем на Той. Технически просто, даже скучно, почти ничего не надо изобретать. Прямой транспорт только наладить.

- Давайте подумаем, - предложил Гранатов. - Давайте не будем обсуждать скороспело. Порисуем, посчитаем. Ведь мы определяем судьбу целой цивилизации. Подумаем, прошу вас.

Но тут поднялся Бхакти, руку поднимая по-школьному. Он очень волновался, даже красные пятна пошли по лицу.

- Пожалуйста, прошу извинить, но у меня вопрос. Вы говорите: у нас год за сутки, у них эпоха за сутки. За день они догонят нас, через день превзойдут во всех отношениях. Не придет ли им в голову переселиться на Землю и перевоспитывать нас наравне со своими отцами и дедами? Меня серьезно страшит такая перспектива. Я прошу обязательно запросить Скептика.

Гранатов не раздумывал ни секунды:

- Законное требование, возражений быть не может. Машина, прошу дать образы. Потомки нашего гостя через сто поколений обсуждают проблему: куда направить развитие своей расы? Не собираются ли они переселиться на Землю?

Такие конкретные задачи паттернизатор конструировал почти мгновенно, сразу начинал показывать.

На экране появился Клактл в набедренной повязке. Так и одевались жрецы в будничной обстановке.

Затем повязка сменилась туникой, свободно запахнутым плащом, обтягивающими брюками и рубашкой, появился и исчез остроконечный колпак, широкая папаха, шляпа с пером… Брюки удлинялись и укорачивались в соответствии с модой; мелькнула и исчезла кожаная куртка, сюртук, пиджак, комбинезон. Едва ли машина предсказывала тоитские моды. По всей вероятности, она черпала материал в истории земной одежды, облачая Клактла, словно портняжный манекен. После пиджака появились какие-то дутые пузыри из цветной пены, потом белой и даже прозрачной. И вот Клактл номер, сотый, в пене и пузырях, заговорил:

- Все наши предки, начиная с Эры Знакомства, в течение ста поколений стояли перед выбором. Два было выхода: назад - в обширный мир медлительного времени, или вперед и вглубь - к новому ускорению. Но хотя космос бесконечен и бесконечно просторен, никто ни разу не захотел переселиться в сонно текущее время планет, безнадежно отставая от своих соплеменников, превращаясь в живой экспонат для музея старого быта, устаревшего мышления. Вперед и только вперед. Если в прежних темпоградах тесно, если грядет катастрофа, мы уходим в новые города, где за секунду проходят не сутки, а год, век, века…

Гранатов щелкнул выключателем.

- Давайте думать, - повторил он, - давайте думать напряженно. Следующая встреча в 20 часов 29 минут 35 секунд по московскому времени. Через час.

Напоминаем: за час в Темпограде проходило пятнадцать суток.

23 мая. 19:30-20:30

Четыре минуты были в темпоградских сутках: минута ночная, утренняя, дневная, вечерняя…

Поскольку освещение было искусственным, день от ночи отделяла электростанция. Днем уличные лампы горели в полный накал, с половины вечерней минуты - вполнакала. В своей же комнате каждый распоряжался по собственному вкусу, включая дневные лампы в любое время. Но обычно темпоградцы соблюдали режим: ложились в постель, когда меркли уличные лампы. Именно это мигание света заметил Лев, глядя на Темпоград снаружи, с вокзала.

Сейчас и он ложился соснуть минутки на полторы, проснувшись, делал основательную трехсекундную зарядку, завтракал за три секунды, шел поработать минутку-полторы.

А в большом подмосковном мире в это время был майский вечер, на синем небе проклевывались первые звездочки, молодые соловьи пробовали неокрепшие голоса, прячась за кулисами, - в темных кронах, еще не решались выводить рулады на авансцене. И молодые парочки млели прислушиваясь; им казалось, что соловьи поют об их любви. Юноши гордо расправляли грудь, как будто это они сами организовали серенаду, а девушки благодарно вздыхали, прижимаясь к своим всемогущим спутникам.

«Рли-рли», «вить-вить», «чок-чок-чок». Вздохи. Долгий поцелуй.

А у Льва - сутки, сутки и еще сутки…

Утреннюю минуту, как полагается, он проводил на работе, при Клактле. К тоиту за разъяснениями и уточнениями с утра спешили представители всех групп спасения: эвакуаторы Баумгольца, подводники Катаямы, глобальники Ганцевича и Вильяновы, гранатовские беглецы в быстрое время. Клактл с охотой рассказывал подробности о своей милой планете: о растениях, животных, ландшафтах, жрецах, владыках и простолюдинах, обычаях, обрядах, храмах, дворцах и хижинах. Издалека все казалось прекрасным. Клактл старался описать как можно выразительнее, Лев силился перевести поточнее, но иногда слов не хватало. Не только ему не хватало, не было соответствующих слов в земных языках. «Хаиссауа», например, Выше говорилось уже об узорах из мокрых камешков. Высыхая, они, естественно, меняют цвет. И опытные мастера умеют так подбирать камни, чтобы мокрое изображало одно, а сухое - совсем другое. Иногда удается при высыхании создать иллюзию движения. Вот эта движущаяся, изменяющаяся мозаика и есть хаиссауа. В переносном смысле - высшее мастерство. Не надо путать с «хаиосаутл». Это уже слуга, наемник или раб, чья обязанность увлажнять хаиссауа в богатых домах. В переносном смысле - легкая работенка.