Юрий Иванов - На суше и на море. 1974. Выпуск 14

ГЛАВНАЯ РЕДАКЦИЯ

ГЕОГРАФИЧЕСКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ

Редакционная коллегия:

B. И. БАРДИН, Н. Я. БОЛОТНИКОВ, Б. С. ЕВГЕНЬЕВ,

А. П. КАЗАНЦЕВ, В. П. КОВАЛЕВСКИЙ, С. И. КОРОЛЕВ,

С. И. ЛАРИН (составитель), В. Л. ЛЕБЕДЕВ,

Н. Н. ПРОНИН (ответственный секретарь),

Ю. Б. СИМЧЕНКО, C. М. УСПЕНСКИЙ

Оформление художников

А. А. СОКОЛОВСКОГО, Л. А. КУЛАГИНА

© Издательство «Мысль». 1974

Повесть

Рис. К. Дорона

Небосвод на востоке набухает сочным апельсиновым светом. Влажное, прохладное утро. Палуба судна, планшир, стрелы — все, будто «гусиной кожей», покрыто блестящими пупырышками от обильной росы.

Где же этот чертов Андре? Алая краска растекается по небу. На покрытой мазутом и нефтью воде бухты вспыхивают оранжевые, зеленые и голубые разводы. Становится светлее, предметы приобретают ясные очертания. Портальные краны кажутся скелетами доисторических животных — вытянули свои железные костлявые шеи к небу, застыли все враз, замерли напряженные и величественные.

Время идет. Где же Андре? Вон как светлеет небо. Еще немного, и солнце выкатится из-за горизонта. Пора, пора ехать!

— Четверть шестого, — говорит вахтенный матрос Сашка Хлыстов, мучительно зевая в кулак. — Не заводится, видно, «Чарли». Плюнь ты на эту дохлую рыбалку, поехали-ка лучше на коралловый риф за ракушками. А, вот… слышишь?

— Это не Андре, — уверенно говорю я. — Грузовик. За волопасовцами.

Я угадал. Между складами и механической мастерской показывается зеленый с брезентовым верхом грузовик. Он тормозит у «Волопаса», траулера, стоящего позади нашего теплохода, и тотчас в кузов грузовика с криками и смехом лезут загорелые, в белых рубашках и шортах парни с траулера. Ярко посверкивают лезвия мачете. На сафру отправляются моряки. Наиграются они там! Вернутся к вечеру чуть живые.

Уж я-то знаю: шесть воскресений подряд рубили мы сахарный тростник. Кажется, до сих пор першит в горле от красной едкой, как перец, пыли.

— А это он! — восклицает Сашка. — Пари?

— Проиграешь, — отвечаю я.

Мимо судна проезжает оранжевый кадиллак. Такси. Возле тунцеловного клипера «Акула», что стоит у пирса впереди нас, машина резко тормозит. Хлопают дверцы. Слышны возбужденные голоса. Из машины вылезают и просто вываливаются низенькие, похожие на очень чистеньких, опрятных мальчишек японцы: из ночного клуба вернулись. Галдят, щебечут, как воробьи, потом враз замолкают: на палубе клипера показывается широкоплечий, могучего сложения, весь оплывший жиром пожилой японец. Это боцман, «Дракон», как его зовут тунцеловы. Слышны тяжелые удары и вскрики. Боцман лупит матросов широкой и увесистой, как кирпич, ладонью по спинам и задам. Пирс и палуба мгновенно пустеют. Сейчас матросы переоденутся и закопошатся на палубе судна, как муравьи. Они сегодня уходят в океан: от слабых порывов ветра чуть шевелится на фок-мачте «Акулы» «лысый флаг» — флаг отплытия.

— Видал, как он им по задам? Жуткие обычаи загнивающего общества, — говорит Сашка. — Ага, слышишь?

Слышу. «Чарли» мчится по улице Сан-Педро. Ревет, как гоночный автомобиль: глушитель, прогоревший за долгие годы службы, уже давно потерян, и чудовищный треск будит, кажется, весь город. Пальба приближается. Стая чаек, сидевшая на крыше механической мастерской, взмывает в воздух. Я поднимаю тяжелую сумку, в которой лежат спиннинговая катушка, блесны, крючки да кое-что поесть, и сбегаю по трапу на бетонный пирс. Из-за угла мастерской показывается «Чарли» — видавший виды, проживший на свете уже лет тридцать двухместный фордик. Пронзительно заверещав тормозами, машина останавливается. Зеленая крыша «Чарли» продавлена, как яичная скорлупа, заднего буфера нет и правой дверки тоже, фара лишь одна — левая. Такие машины, как «Чарли», редко увидишь. Но что поделаешь? Запасных частей к ним давно нет, и наряду с великолепными крайслерами, поптиаками и мерседесами встречаются в Гаване и такие «крокодилы». Для полиции важно одно: чтоб тормоза держали мертвой хваткой.

В проем правого борта машины я вижу согнутую фигуру Андре: конструкторы автомобилей не предполагали, видимо, что шоферы могут быть такого высокого роста — колени Андре находятся на уровне руля, спина изогнута колесом, внушительный нос упирается в ветровое стекло.

— Давай-давай!.. — кричит он мне, высовываясь из машины. Одной своей огромной ручищей Андре держит рвущийся из пальцев руль, другой — ручной тормоз. Машина глухо урчит и трясется. — Давай-давай, прильдятель, чьерто тебя растяни!

Я прыгаю на продырявленное пружинами сиденье и вцепляюсь рукой в скобу, прикрученную под ветровым стеклом. Андре выжидательно глядит на меня: когда мы вдвоем, он практикуется в знании русского языка. А я — в освоении испанского. И это доставляет нам порой много веселья. Но сейчас мне не до того: почти час заставил нервничать, вечно опаздывает.

— Не прильдятель, а приятель, — говорю я, — не растяни, а раздери.

— О-оо! Раздери! Раз-де-р-ррри! Чьерто тебя раз…

— Андре! Трогай.

— О-ооо, тр-рбг-гай?! А что это есть?

Я не отвечаю. Закусив нижнюю губу, Андре осторожно отпускает рычаг, жмет ногой на акселератор, и «Чарли», взревев двигателем и пальнув из выхлопной трубы, срывается с места. У меня замирает сердце. Всякий раз, когда сажусь в машину Андре, становится страшно: так и кажется, что вот-вот раздастся взрыв и полетишь вместе с железками и болтиками в тартарары… Едва не зацепив колесом угол, «Чарли» проносится мимо механической мастерской, и я привычно гляжу в громадное застекленное окно. В обычные, рабочие, дни там у станка можно увидеть Арику. Точит она разные детали, в том числе и для нас. И мастерица «на большой», и девчонка, что — ах! Чуть-что — бежим к Арике «детальку сделать»…

— А, чьерто! Карррамба!.. — вскрикивает вдруг Андре. — Мой собак пришел. Джо, иди назад, иди каса!..