Николай Димчевский - На суше и на море. 1973. Выпуск 13

— Я младшая жена Рыркп.

— А кто эта старая нерпа, что сидит у очага?

— Старшая жена.

— Где шаман?

— Не знаю. Ты злой дух, ты все должен знать сам. — Баба втянула голову в плечи, сжалась в комок.

Попов засмеялся ласково. В тот же миг увидел, что сквозь сощуренные глаза следит за ним шаманья женка.

— Кто сказал тебе, глупая, что я злой дух? Разве ты не видишь, что у меня две ноги, две руки, одна голова? Человек я, как и ты.

— Откуда тогда ты знаешь наш язык? — продолжала пытать она.

— Кто долго живет в тундре, тот умеет говорить словами ее людей.

— Не знаю…

Заметно успокаивалась баба. Видела она, что не стал бы разговаривать с ней дух, а просто забрал бы ее сердце и печень.

— Мы пришли в ярангу как гости, а эта старая росомаха, — Попов указал на старуху, — забыла законы гостеприимства.

Баба помолчала, завозилась на шкурах.

— Что я должна сделать?

— Приготовишь нам пищу. Духи не едят, и ты убедишься, что мы люди.

— Вы ели свою пищу там, на берегу.

Попов понял: следили за ними из яранг десятки настороженных, испуганных глаз.

— Мы ели рыбу, — сказал он. — Разве эта еда достойна настоящего человека? Разве его желудок не просит куска нежной оленины?

— Не знаю… — снова отозвалась баба, но со шкур поднялась, принесла откуда-то медный котел с водой, скупо подбросила в костер плавника.

Привычная работа еще больше успокоила ее, и она уже с интересом смотрела на ватажников. В узких глазах любопытство вспыхивало искорками, пухлые щеки окрасились в маков цвет.

— Где твой муж? — спросил Федор, следя за бабой и кусая пересохшие губы острыми, как у лисы, зубами.

— Разве жена знает, куда лежит в тундре путь воина?

— Разве Рырка воин? Он трусливый песец, — гневно сказал Попов.

Баба промолчала, только движения ее стали проворнее. Федор отвернулся и долго смотрел, как по закопченному днищу котла снуют языки пламени.

— Ты пойдешь в тундру и позовешь Рырку. Говорить станешь, что таньг просил его вернуться. Я не собирался никого зорить. Если же он боится, гости уйдут от него. Твои уши слышали мои слова? Так пусть твой язык не соврет, когда ты увидишь шамана.

— Рырка не вернется. Он скорее уйдет к верхним людям.

— Вернется, — уверенно сказал атаман. — Рырка жадный. Он шаман. Ему плохо будет у верхних людей. Чавчу [10] Чавчу (чук.) — оленный чукча. без нарты и упряжки нечего делать на небе, а он и оленей имать разучился. Другие оленей ему пасут.

— Так ему и скажет мой язык.

Еще одна ночь прошла — светлая, словно день. Солнце нырнуло в море, да скоро снова показало красную спину. Первым в стойбище воротился работный мужик Эйгели. Разговаривать с ним сразу Попов никому не велел. Первым делом шаманья женка самого жирного мяса для него сварила.

Эйгели, оробевший было, оживился, лестные слова атаману сказал:

— Теперь я верю, что ты не дух. Разве келе стал бы заботиться о желудке человека? И убивать ты меня не станешь. Иначе зачем тебе набивать мой живот мясом?

— Кто ты? — спросил Попов.

— Я пурэл из племени анадырских коряков. Восемь зим прошло, как взял меня в плен Рырка. Теперь я пасу его оленей.

— У тебя есть яранга, жена?

— Разве рабу дают ярангу? — грустно спросил Эйгели. — А когда нет яранги, ни одна женщина не согласится сидеть вместе у чужого очага. Шаман дает мне одежду и еду.

— Почему не пришел шаман?

— Он ходит совсем близко, — сказал Эйгели. — Но он боится тебя. Духи покинули его.

— Эйгели, ты наелся? — спросил Федор.

— Да, таньг.

— Эйгели жил в яранге Рырки, — не сводя с него глаз сказал атаман. — Он знает, где шаман берет серебро.

— Ко-о-о, — коряк испуганно отвернулся. — Рырка никому не говорил.

— Ты пойдешь и позовешь шамана. Если сумеешь его привести, я подарю тебе нож.

Морщины зашевелились на лице Эйгели, поползли, собрались у глаз в куропачью лапку.

— Я все сделаю, таньг, как велишь. Я тоже хочу быть человеком.

Попов усмехнулся.

— Хорошо. Но если обманешь, твоя душа никогда не попадет к верхним людям и не узнает сытой жизни.

Эйгели поспешно закивал, заерзал тощим задом на шкурах. В зрачках мелькнули огоньки.

— Хочу сказать тебе, таньг. Сегодня будет пурга. Рырка долго просил об этом злого Духа Холодных Ветров, и он обещал. Глаза мои видели, уши мои слышали.

— В небе большое солнце, — возразил Федор.

— Солнце прячется, когда хотят этого духи.

Эйгели ушел, выгнув дугой спину и поколачивая по коленям длинными руками. Попов долго смотрел, как мелькает его фигура среди рыжих кочек, пока не исчезла она у синеющих вдали сопок.

Рядом со стойбищем по низкой сырой тундре бродили олешки, и не было им числа. Богат Рырка, силен.

С сомнением посмотрел атаман на небо, думая про слова Эйгели. Редкие сизые тучки ходили по небу; над морем, над белыми льдами, как чад от пожарища, вставал черный туман.

— Теря! — крикнул Попов. — Беги в стадо. Скажи Аунке: пурга будет.

— С чего бы? — удивился парень.

— Беги, — хмурясь повторил Попов. — Коль говорю — знать, ведаю.

Теря убоялся спорить. К стаду пошел неспешно, не веря словам атамановым.

К ночи и взаправду пурга пришла с Пресного моря. Шаманья яранга бубном гудела, высокие жерди скрипели, совсем как живые деревья в чаще. Казаки сидели над костром, варили оленину. То ли от сумрака, что объял землю, то ли от того, что ветер брошенной собакой выл, смурно на душе у каждого было, зыбко.

Старый Шолох в шкуры кутался — все мерз — и тихо ругался. Жутко, когда среди лета пурга приходит, с моря летит крупный, мокрый и соленый снег. Греться стал дедко словами.

— Отыщем серебро — пойду на Русь. Открою в Китай-городе лавку, стану персиянскими шелками торговать.

— Сколько ты по свету ходишь, дедко, за своим богатством? — спросил Теря, отворачивая от дыма лицо и вытирая заслезившиеся глаза.

Шолох покачал белой головой, пошевелил вялыми губами, в задумчивости нахмурил кустистые брови:

— Давно, отрок, давно. Твои годки мне стукнули, когда со служивыми людьми встречь солнца я двинул. А сколько прошло, так уж и со счета сбился. Да и пошто считать? Един бог за нас все знает.

— Пошто ж не везло тебе, дедко? Эко сколько годов минуло…

— Удачи не было, везения.

— А вдруг и ныне не будет?

Шолох с суеверным страхом на Терю покосился.

— Па все воля божья. Только не должно так выйти. Мне видение допреж нынешнего похода было. Явился ангел с лицом чукочьим, в горностаях да в черных лисицах, над кудрями свет красный, и сказал мне слова такие: «Иди туда, сам знаешь куда. Найдешь то, сам знаешь што».

— То сатана тебе являлся, — усмехнулся Анкудин. — Не к богатству он путь тебе указал, а в преисподнюю.

— За что ж меня туда?

— А будто ты мало православных обижал?