Николай Димчевский - На суше и на море. 1973. Выпуск 13

А между тем это необыкновенное морское животное, с такой же температурой крови, что и у нас, вот уже на протяжении нескольких столетий человек преследует с жестоким упорством, убивает, заставляя умирать в страшных мучениях. Китобои слышат, как хрипит загарпуненный кит, задыхаясь кровью пробитых легких. Очень долгое время люди нападали сперва на грудного детеныша кита, чтобы завладеть потом и его матерью. Впоследствии этот способ охоты был запрещен, но лишь потому, что мог привести к полному истреблению вида. По той же причине, и не по какой иной, охота на китов была ограничена и регламентирована. И если в наши дни начали применять электрический гарпун, убивающий кита мгновенно, то делается это вовсе не из гуманных соображений, а потому, что обломки взрывного гарпуна, застрявшие в теле животного, нередко портят инструменты при разделке туши.

Почему же такая жестокость? Прежде всего потому, что кит — это целое сокровище, а для некоторых людей нет более мощной движущей силы, чем алчность. Но существует и еще одна причина— огромные размеры кита. Как видно, они обернулись против него.

Кит самое крупное из всех животных, населяющих или населявших нашу планету; среди ископаемых остатков люди еще не находили подобного гиганта. Взрослый синий кит нередко достигает тридцати метров в длину, кашалот — двадцати двух. Но цифры — это всего лишь отвлеченные сведения. Надо увидеть кита своими глазами, чтобы испытать потрясение. Длина синего кита равна длине четырех автобусов, а высота — с двухэтажный дом. Один его язык весит столько же, сколько целый взрослый слон. Вес его костей — двадцать две тонны, мяса — пятьдесят тонн, жира — двадцать пять. Если бы это животное можно было положить на чашу весов, то на другую, чтоб его уравновесить, потребовалось бы поставить тридцать шесть слонов, или же население целого городка в две с половиной тысячи жителей.

Когда человек видит кита даже в море, то есть наполовину скрытого водой, он испытывает чувство, которое трудно передать словами. Сам я видел кита один раз в жизни, в Атлантическом океане на широте Гибралтара. Наверное, то был кашалот. Сначала я даже поверить не мог, что вижу животное. Морские волны разбивались о бурую спину, словно о плавучий островок, и я пережил волнение, совершенно мне незнакомое. Это было, можно сказать, чувство космического порядка. То же самое, наверное, переживают люди, присутствующие при землетрясении или возникновении вулканического острова. Пока я приходил в себя, кит скрылся под водой, и я больше его не видел. Опыт мой был слишком кратковременным.

Пассажиры «Кон-Тики», которые видели китов вблизи несколько раз и в течение более долгого времени, почувствовали к ним симпатию, потому что не имели ни средств, ни намерений нападать на них и еще, на мой взгляд, потому, что и дело, и условия, в которых они находились, возвращали их к своего рода первобытной невинности, то есть дружескому участию ко всякой божьей твари, и они увидели кита таким, каков он есть на самом деле: большое, по-своему мирное животное. Однако и дело их, и условия были совершенно исключительными.

У человека, ступившего на борт китобойного судна, при виде кита сразу же или почти сразу возникает чувство воинственного задора, что отчасти объясняется страхом, как и у всякого вооруженного человека, идущего на врага — живой или неживой объект, который им определен как враг. На борту китобойца при одном лишь виде «чудовища» всю команду охватывает невероятное возбуждение, что никак нельзя объяснить только жаждой наживы, и эта лихорадка разгорается с такой же силой в сотый раз, как и в первый. Швейцарский профессор Ренэ Гарди, человек просвещенный и миролюбивый, плававший однажды на таком корабле, рассказывает, как он готовился к страданиям от ужасного зрелища загнанного и загарпуненного кита. Но, по его признанию, он вместо этого почти тотчас же был охвачен всеобщим возбуждением, кричал и бесновался вместе с другими, и так было каждый раз.

Человек уже несколько столетий охотится на китов, и однако за этот долгий срок он узнал о них очень мало. Еще и сейчас кит остается для нас во многих отношениях загадочным, и это тоже связано с его гигантскими размерами. Кита, выброшенного на берег или вытащенного мертвым на палубу корабля, человек может осмотреть, расчленить, сосчитать все его кости, но до сих пор невозможно поймать большого живого кита и держать его в аквариуме под постоянным наблюдением.

До последней четверти прошлого века, чтобы узнать о поведении крупных китообразных в их родной стихии, приходилось довольствоваться рассказами моряков-китобоев героической эпохи. Эти люди отправлялись в море на своих утлых суденышках, метали гарпун рукой и, что самое главное, подходили к киту на очень близкое расстояние. Рассказывая потом о своей охоте, они иногда кое-что приукрашивали, кое-что просто придумывали или же, наслушавшись невероятных историй, сами чистосердечно верили в них. Но чаще всего это были умные наблюдатели и правдивые рассказчики, многое из их свидетельств оказалось верным.

Позднее на борту китобойных судов появляются ученые. Они впервые составляют точное и подробное описание убитых китов, способствуя развитию анатомии (особенно остеологии) и классификации китообразных. Но о живых китах ученые открывают только то, что можно увидеть с палубы корабля. Другими словами, они увидели нисколько не больше, чем видели до них китобои, а порой даже и меньше. Опыт научных наблюдений позволил им исправить некоторые ошибки, а избыток уверенности помог наделать новых.

После первой мировой войны начинают снаряжать специальные океанологические экспедиции для изучения миграций и повадок различных морских животных, в том числе и китообразных. Только путем очень тщательной проверки и сопоставления собранных за два века наблюдений современным ученым удалось добиться определенных знаний об этом некогда сказочном животном. В одних отношениях эти знания отличаются точностью и полнотой, в других — они еще недостаточно полны, а иногда основаны лишь на предположениях. Я постараюсь использовать только те сведения, которые в наши дни могут считаться вполне достоверными.

Возьмите карту Аргентины и посмотрите на ее восточный берег, примерно у сорок пятой параллели. Вы увидите, что подписи там не налезают друг на друга, а разделены значительным чистым пространством. И, отступя от берега, вы увидите те же чистые пространства! Патагония, дикие горы, обдуваемые ветрами плато. С севера на юг проложена дорога. Вы можете сесть у обочины и подождать автобус. Вероятно, вы его прождете день или два, а может, и больше.

Побережье еще пустыннее. Нанесенные на карту подписи — это названия, которые в давние времена мореходы и открыватели давали мысам, которые они видели с борта корабля, заливам, куда они иногда заходили запастись пресной водой, или устью какой-нибудь реки. Вдоль этого берега от залива к заливу отчаянно пробивались корабли Магеллана. Берег не менялся в течение веков. Едва ли какое-нибудь из европейских побережий сможет дать вам представление о такой уединенности — обращенная к морю сероватая пустыня…