Николай Лукин - Судьба открытия. Роман

Лисицын чиркнул спичкой, зажег лампу. Задернул штору у окна.

На письменном столе уютно засветился зеленый абажур. Все словно сузилось до рамок комнаты, а в то же время мыслям так свободно, так беспредельно широко!

Он расстегнул галстук, сбросил тугой высокий воротник, манжеты. Взял книгу с книжной полки. Это монография Карпинского.

И с явным удовольствием он принялся читать о раковинах ископаемых моллюсков - аммоней. Читал до самого восхода солнца.

Шахтовладелец Харитонов встретил его улыбкой:

- Господин Лисицын? А я-то уже поджидаю! Чем потчевать вас? Стакан вина?… Нет? Ну, как угодно, как угодно…

Они сидели в креслах в номере гостиницы. Лисицын держал в руках перчатки и внимательно слушал. Харитонов, суетливый человек, жестикулируя рассказывал:

- Мерзавцы все! Вот горный смотритель приехал, принял я его честь-честью. А он спустился в шахту, говорит: «В шахте - газ. Нужно лампы, дескать, завести особенные, иначе работать запрещу». С ума сойти! Разор, чистый разор. Откуда бы газу, думаю, взяться? Спасибо Николай-угодник просветил, понял я их темные дела. Один десятник, бестия, изволите видеть, мне нагрубиянил. Я его прогнал, конечно. А он по злобности своей, так полагаю, с соседнего рудника газ в чем-нибудь принес да в нашу шахту выпустил…

Лисицын засмеялся:

- Чепуха! Быть такого не может.

- Быть не может? - Харитонов посмотрел недоверчиво. - Но откуда газ? Чем мы прогневили бога?

«Дикарь»,- подумал Лисицын и спросил:

- Шахтой давно владеете?

- Именно, что недавно! Скотопромышленники мы - отец, и братья, и я с малых лет. Шахтенка небольшая, а по совести вам, сударь, скажу: трудно мне без управляющего. Тут еще смотритель требует, чтобы управляющий был инженер. Что прикажете делать? Шахтеры, чистый грех, - мужики балованные, привередливые…

Харитонов потер ладонью лысину - она была желтая и блестящая, как бильярдный шар. Похвалил себя:

- Я без стеснений. Откровенный, стало быть. Вас его превосходительство профессор господин Алякринский рекомендовал нанять. Вы меня облагодетельствуете, - я перед вами в долгу не останусь… Не хуже других!

Лисицын, поднявшись, натянул на левую руку перчатку.

- Сожалею, - сказал он, - но мне это не подходит.

Уходя, он мысленно отплевывался: «Всяких Харитоновых благодетельствовать? В услужение к ним? Да будь они прокляты!»

Он продолжал жить по-студенчески скромно, из месяца в месяц снимал комнату у фрау Шеффер, по-прежнему обедал и ужинал за ее столом. Только книг у него становилось больше. В начале зимы он купил для них второй поместительный шкаф.

Петербург не раз окутывался туманом, туман рассеивался, снова сгущался, моросил дождь, потом ударили морозы, закружились в воздухе снежинки. А Лисицын сидел у себя дома и читал. Мальчик из книжной лавки приносил по его заказам связки книг, журналов, брошюр. Заказы выполнялись не всегда - бывало, нужных ему сочинений не находили по всему Петербургу.

Наконец он пришел к выводу: разве так может продолжаться? Множество работ талантливых геологов разбросано в редчайших изданиях - в «Записках» университетов, в «Трудах» Общества естествоиспытателей; а Иван Васильевич Мушкетов, например, помещал статьи в газете «Туркестанские ведомости». Одно забудется, другое без следа исчезнет. Десятки крупных имен: Черский, Иностранцев, Ковалевский, Амалицкий, Федоров… да мало ли! И почему нет монументальной книги, где критическим обзором были бы собраны, приведены в общую систему труды хотя бы русских ученых этого века?

Лисицын решил: такую книгу напишет он. Ему думалось, получится очень хорошая книга. Казалось: объединяя сотни исследований, он еще глубже раскроет историю планеты, покажет климат прежних эпох, условия жизни фауны и флоры. Он заглянет в современную науку о растениях. Точно рассчитает распределение тепла на Земле. Вообще все догадки, где возможно, проверит математикой. Он объяснит - художники нарисуют ландшафты древних периодов; по трудам Карпинского сам начертит карты доисторических материков. Профессор Лутугин схватится, наверно, за бороду, скажет «ого!», когда узнает о такой работе.

«Может, сейчас с ним посоветоваться? - колебался Лисицын. - Лутугин все-таки большой геолог. Или принести сразу готовую рукопись?»

Случилось по пословице «На ловца и зверь бежит». Два дня спустя Лисицын встретил бывшего своего профессора на углу Каменноостровского проспекта. Увидев знакомое длинноносое бородатое лицо, он догнал Лутугина и здесь же рассказал, какую собирается писать книгу.

- Как отнесетесь к этому, Леонид Иванович?

- Ну что ж, - ответил профессор, посмотрел веселыми глазами и взял под мышку трость. - Великое дело. Пишите. От всей души желаю успеха!

Попрощавшись, они пошли в разные стороны. Отойдя несколько шагов, Лутугин крикнул:

- Вернитесь! - И предложил: - Хотите на службу ко мне, в Геологический комитет? Готовлю съемку всего Донецкого бассейна.

- В комитет? На службу? - удивленно переспросил Лисицын. Помолчав, наотрез отказался: - Благодарю вас, нет. Я уж писать принялся, я уж книгу… Благодарю вас…

С тех пор мысль о древовидных папоротниках каменноугольного периода стала занимать его еще больше. Лисицын как бы воочию видел высоту и толщину стволов гигантских сигиллярий, лепидодендронов. Он думал о теплом болоте, питавшем корни древних растений, о ливнях, более страшных, чем нынешние тропические дожди.

Главу об ископаемой флоре он, по традиции, начал критикой взглядов Аристотеля. Аристотель считал, будто деревья и травы растут, получая пищу только из почвы. Аристотелю не было известно - это узнали две тысячи с лишним лет спустя после его смерти, - что главные вещества растений образуются из воздуха. Зеленые листья поглощают из атмосферы углекислый газ. В листьях происходит химический процесс: под действием солнечного света углекислый газ разлагается на углерод и кислород. Кислород возвращается в атмосферу, а углерод вступает в соединение с водой.

«Отсюда в растениях, - обмакнув перо в чернильницу, написал Лисицын, - получаются углеводы: клетчатка, декстрин, крахмал, сахар. Процесс этот, открытый Климентом Аркадьевичем Тимирязевым, называют ассимиляцией углекислоты. От него зависит вся жизнь на Земле».

Рука снова протянулась к чернильнице. В дверь постучала фрау Шеффер.

- Владимир Михайлович, - позвала она, - битте кафе тринкен. - И шепотом, по-приятельски переступив через порог, добавила: - Моя сестра приехала, барышня… Я познакомлю вас.

Лисицын покосился с досадой:

- Некогда, не могу. - И показал: - Работа у меня. Видите? Спасибо, но никак!..

Фрау обиделась. Ушла.

На его столе лежали груды книг. Тут же был томик Тимирязева в коричневом кожаном переплете - знаменитое исследование «Об усвоении света растениями».