Николай Лукин - Судьба открытия. Роман

…Дворцовый посыльный принес Лисицыну пакет с великокняжеской печатью. Разорвав его, на хрустящей глянцевой бумаге, под тисненным золотом двуглавым орлом, Лисицын прочел:

«Его Императорское Высочество великий князь Константин Константинович, рассмотрев ваше прошение, повелеть соизволил: оставить просьбу без последствий».

Понадобилось прочесть эти строчки раз десять, пока их смысл не был полностью осознан.

Он долго стоял посреди своего кабинета, потом скомкал бумагу, бросил ее в угол и тяжелыми шагами ушел в лабораторию.

Вечером перестал действовать один вращающийся абажур. Прерывать опыт не хотелось; не выключая дуговых ламп, Лисицын начал исправлять повреждение. Темные очки мешали, он сдвинул их на лоб.

Скрипнула дверь. Кто-то знакомым голосом сказал:

- Здравствуй, Владимир. Ай-яй-яй, что у тебя здесь происходит!

Лисицын повернулся. Но он ничего не видел: после яркого света перед глазами плыли зеленые и красные круги.

- Разве не узнаешь?

- Глебов! - догадался наконец Лисицын. - Павел! Дорогой мой!

Только сейчас он разглядел старого друга. Подбежав, обнял его:

- Сколько лет!.. Сколько лет ты у меня не был!

- Я к тебе переночевать пришел. Ничего? Вчера приехал из-за границы. Из Швейцарии. Нелегально, предупреждаю.

- Милости прошу! Неделю, месяц, год живи!

Сперва могло сложиться впечатление, словно они оба мало изменились. Лисицын поглаживал бороду и, явно радуясь, смотрел на Глебова. А тут же на большом столе мигали ослепительные голубые вспышки ламп. Весь ряд приборов-фильтров то постепенно меркнет, то озаряется опять, точно изнутри, сиянием пронзительнейшей зелени. Волны цветных отблесков и теней непрерывно катятся по комнате.

- Что за феерия? Уму непостижимо! Все до сих пор разлагаешь известняк?

- Какой там известняк! Ты подожди, голубчик, Павел…

В двери между тем появился Егор Егорыч. Пришел с корзиной, с которой он всегда ходит за покупками. Многозначительно покашлял и сказал:

- Ваше благородие, дело у меня есть. Я недалече.

- Иди куда надо, само собой разумеется.

Егор Егорыч исчез.

Глебов с интересом глядел по сторонам. А Лисицын быстро обошел лабораторию, закрыл по пути какие-то краны, завинтил зажим на резиновой трубке, потом повернул на мраморном щите один из выключателей. Потухли все огни рабочего стола. В комнате резко потемнело. Лисицын пригласил:

- Пойдем в кабинет, там удобнее.

Когда они сели рядом на диване, он снова улыбался по-мальчишески счастливо. Увидев в руках Глебова коробку папирос, тотчас же достал откуда-то, поставил на валик дивана небольшую пепельницу.

- А ты по-прежнему в одиночестве живешь? - спросил Глебов.

- Вот - с Егор Егорычем, знаешь. По-прежнему.

Немного оба помолчали. Однако их беседа как бы шла уже - без слов. Во взгляде Глебова - ответная улыбка и что-то похожее на ласку, на снисходительную жалость, и грусть, и вместе с тем живое любопытство.

- Ну, что у тебя главное за это время? Выкладывай все по порядку, - проговорил он минуту спустя. Показал на дверь, ведущую в лабораторию: - Чем занят теперь, отчего такие эффекты?

Лисицын взял зачем-то папиросу из коробки (он не курил), повертел ее в пальцах, положил в коробку обратно. Начал, тщательно обдумывая фразы:

- Я так рад тебе, милый. Именно с тобой мне давно хотелось поделиться мыслями. Речь идет о вещах почти невероятных; между тем они уже достигнуты. С тех пор, как мы с тобой виделись последний раз, моя работа перешла в другую область…

- Ага… Значит, известняк - орешек крепкий?

- Ты брось иронию! Ты слушай!

Он стал рассказывать о фотосинтезе. Смотрел на Глебова сосредоточенно. Теперь он как бы прикоснулся к тайнам, доступным лишь ему. Будто бы перечислял их вслух. Называл, что в них самое важное. Изобразил, как дело будет обстоять, когда он кончит работу.

Промышленный синтез углеводов - это миллиарды пудов крахмала и сахара. Такие миллиарды в человеческих руках дадут реальный способ повернуть историю на путь всеобщего благополучия.

- Павел, разве нынешние бедствия людей не от нужды?

И Лисицын вышел, скоро возвратился, принес две стеклянные банки. Отсыпал себе в горсть немного порошка, сдавил его - крахмальная мука, как снег в мороз, заскрипела на ладони. А вторая банка была наполнена чистым кристаллическим сахарным песком.

- Ты на вкус попробуй, Павел! Вот, пожалуйста, отсюда.

Глебов взял щепотку белых кристалликов, положил на язык. Действительно, сахар как сахар!

- Знаешь, очень интересно, - сказал он. - Здорово! Ну, прямо поздравляю!

Возбужденный, с банками, прижатыми к груди, Лисицын опять направился в лабораторию. Глебов, встав, пошел за ним следом.

- Только ты представь, каких усилий это стоило, - продолжал Лисицын. - И вокруг меня какая-то неуловимая интрига завязалась. Даже тревожно временами.

- Что за интрига?

- Цепочка тянется и тянется. Тут - надо объяснить тебе - целая «Тысяча и одна ночь»…

Говоря о том, с каких пор он стал впервые ощущать тревогу, Лисицын принялся описывать визиты к нему разных дельцов, странным образом пронюхавших про его успехи в синтезе. Потом он рассказал, как к нему проникли воры и не украли ничего, как он ходил к полицейскому приставу, затем - о свидании с адвокатом Воздвиженским, о советах Воздвиженского, наконец - о своей попытке получить поддержку у Константина Константиновича.

Он открыл ящик одного из столов, вынул, развернул смятую бумагу с позолоченным двуглавым орлом:

- Гляди, что ответил великий князь.

Глебов прочел: «Оставить без последствий». Воскликнул:

- Чего же было ждать от этого Романова! К кому ты сунулся?…

Лисицын перебил его:

- Постой! Уж если начистоту все выложить, есть еще одна подробность. Как будто незначительное обстоятельство, а действует на нервы. Но, думается мне, оно связано со всей цепочкой…

И он заговорил о Микульском либо о ком-то, до отвращения похожем на Микульского. То встретится со светлой бородой, то - черный, как смола, то выглядит мелким коммерсантом, то - этакий прыткий чиновник в вицмундире… А пытаешься его настигнуть - ускользает.

Они сидели в лаборатории на высоких круглых табуретах. Из-за двери доносился стук тарелок, позвякиванье ножей. Егор Егорыч уже вернулся с покупками из магазина и накрывал стол для ужина.

Показав дымящейся папиросой в сторону двери, Глебов вполголоса спросил:

- Ему ты веришь? Не продаст?

- Нет, нет! - отверг это Лисицын. - Абсолютно верю.

- А говорить с ним можно обо всем?

- Я обо всем говорю. Люблю старика.

- Егор Егорыч! - громко позвал тогда Глебов.