Николай Ловцов - Мир приключений, 1926 № 08

Три дня шумели звери на поляне, три дня злились и даже ссорились между собой, пока, наконец, на поляне не появился царь зверей.

Он был худ и изнурен своими личными делами. Но сегодня утром львица убежала в свою Аравийскую пустыню и тем освободила его.

— Что тут за шум?! — рявкнул он.

И осел, упав на колени, повторил свою жалобу.

И все звери заволновались. Они ненавидели пчелу, но не находили статьи закона, чтобы ее судить.

— Говори, — приказал лев пчеле.

И маленькая пчелка стала рассказывать, как перелетает она с цветка на цветок, как инстинктивно выбирает из них сладкий сок, перерабатывает и наполняет им соты.

— Позвать медведя! — сонно перебил ее лев.

Медведь у зверей занимал должность палача.

— Топни! — приказал ему царь зверей, указав на пчелу.

Взмолилась пчела:

— О могущественный царь зверей, за что же казнишь ты меня? Что сделала я дурного? Неужели ты не понял того, о чем я говорила?

И хотя царь зверей действительно не понял ничего, он презрительно сказал:

— Ну, конечно, я понял, мелкая мразь! Но как ты думаешь! мне с тобой жить или с ними? И кто нужнее мне из вас: вы, пчелы, или вон, осел?

И, зевнув, повторил медведю:

— Топни!

И, когда медведь топнул, от маленькой пчелки осталось лишь мокрое пятнышко на влажной земле.

Парусное судно «Индиана» вышло из гавани Лос Анжелос в море, собираясь совершить совсем небольшой рейс до Кальдас-да-Ренья близ Лиссабона. Там судно должно было потерпеть крушение. Для этого крушения было все приготовлено: искусственная качка, спасательные пояса для бросающихся в море артистов, опрокидывающаяся шлюпка, с которой подбирал бесчувственную героиню Мануэль Генрикец, лейтенант испанского флота, показывавший, по сценарию, во время всей гибели судна чудеса доблести и самоотвержения. Впрочем, он был на самом деле, конечно, не лейтенантом и не Мануэлем Генрикецом, а Конрадом Мейчиком, довольно известным немецким кинолюбовником, уже свертевшим «Нерона» и «Зигфрида». Героиня же была не только его невестой, но и ближе того; скромная артистка экрана, она получила по его рекомендации эту роль, потому что он поклялся, что она плавает, как утка. Да и на другие роли были приглашены артисты больше по конкурсу плавания в мавританском бассейне Казильяса.

Педро Каррихамец, режиссер, приглашенный для монтажа фильмы, был фанатиком своего дела и в «Нероне» совершил чудеса. Пожар Рима вышел феэрическим. Теперь, после огня, маэстро обратился к воде. Он был гораздо больше автором сценария, чем дон Пабло Грандаквазан, находившийся тоже на борту парусника. Тот был неудавшийся поэт, в сорок три года все еще подававший надежды, а Каррихамец их осуществил уже в свои двадцать восемь. Дон Пабло походил на Дон-Кихота со своею сухопарою, высокою фигурою и остроконечною бородкою; дон Педро — скорее на Санхо Панса, но на того, который умел разрешать самые запутанные тяжбы на острове Баратария: на одутловатом простонародном лице режиссера искрились умом маленькие черные глазки, как две черносливины, а вся круглая фигурка каталась по палубе «Индианы», как шарик ртути. Дон Педро Каррихамец был, несмотря на свою молодость, лыс как апельсин; можно было подумать, что голова его так же брита, как его лицо.

А трюки в этой фильме были в самом деле выдуманы изумительные. Можно было вполне рассчитывать на тысячи представлений в Америке, Европе, СССР и даже в Турции и Китае. Действие — в наши дни. Современные Ромео и Джульетта, лейтенант Генрикец и донья Анита Картоло, не могут соединиться законным браком, так как благородный лейтенант беден, а донья Картоло — дочь богатого банкира. Такой заезженный сценарий, конечно, не делал чести его автору, сенору Грандаквазан. Но вот Генрикец похищает донью Аниту. Для того, чтобы сбить со следа погоню, а отчасти и из-за отсутствия средств, они отплывают из Лос Анжелоса на простом паруснике, крейсирующем по прибрежным портам и несущем груз рыбы. Буря! Паруса рвутся… Капитан теряет голову. Тогда лейтенант Генрикец становится на его место. Но все его мужественные усилия на этом посту не могут спасти старого корабля. Матросы прибегают с роковым докладом: Течь! Судно постепенно погружается. На нем есть только одна шлюпка. Благодаря энергии лейтенанта, на нее сажают женщин и детей. Мужчины надевают спасательные пояса и бросаются в бурные волны. Лейтенант Генрикец, скрестя руки, стоит последним на мостике тонущего корабля. Но вот он видит: шлюпка опрокинулась. И тогда, без спасательного круга, он кидается в волны. Там он и его верный пес, сетер Джинго, специально дрессированный в воде, проявляют чудеса доблести. Лейтенант спасает детей и передает их на подоспевший катер, с которого вновь кидается в волны за своею невестой, уносимою все дальше и дальше на обломке разбитой шлюпки. Он плывет за этою шлюпкою… Донья Анита уже теряет силы… Она на днище шлюпки с родным отцом, который хочет столкнуть дочь, видя, что эти доски погружаются под тяжестью их обоих. Генрикец плывет обратно с бесчувственною Анитою, а банкир тонет, унесенный в открытое море. На палубе катера она приходит в себя и бросается в объятия своего спасителя.

Состав артистов был самый международный. Больше всего было немцев и испанцев, но были и французы, поляки, итальянцы. Капитаном парусника — настоящим, а не тем, который должен был обезуметь во время бури, — был мирный капитан ближнего плавания на торговых судах, Элия Тинторре, старичек в очках, совершенно не годившийся на амплуа кинематографического морского волка. Но пока, во время плавания, он руководил суденышком и не без тревоги следил за тяжелыми, черными облаками, покрывшими небо с чисто южною быстротою смены погоды, и за все крепнувшим нордъостом.

— Будет шторм, — отрывисто сообщил он дону Пабло, дававшему инструкции оператору, которого поместил на капитанский мостик.

— И прекрасно, — радостно ответил режиссер: — нам в Кальдас-да-Ренья непременно нужны волны.

— Но дойдем ли мы до Кальдас-да-Ренья?

— Да как же иначе? Ведь у нас там все приготовлено. Буря в пути совсем не годится.

Сильный порыв ветра при этих словах снес с головы дона Пабло его шикарный берет, — и режиссер, устремившийся его ловить, увидел, как закружившаяся шляпа, перемахнув через борт, взмыла на мгновение ввысь и затем нырнула между вспененных гребней зеленых волн.