Николай Морозов - Мир приключений, 1926 № 06

— Послушайте, господа, — сказал он, смеясь, — так не может продолжаться! Доктор Верндт, конечно, очень благодарен человечеству за сочувствие к его опытам и к его здоровью, но он все же не может отрываться от работы из-за этого подавляющего сочувствия. Он не имеет возможности давать объяснения каждому из присутствующих здесь. Весь мир одинаково интересуется первым опытом. Мне очень жаль, но я не смогу сообщить печати ничего, кроме уже известных фактов, пока не будет разобран материал и не выяснятся результаты. Доктор Верндт просит всех, здесь присутствующих, не отказать сообщить своим издательствам, что он отклоняет все без исключения лестные и соблазнительные предложения, полученные им в бесчисленных телеграммах и вызывах по радио, предложения — в первую очередь получить от него сообщение об опыте.

Как рапиры, скрещивались в рядах злобные, мстительные, безутешные и полные ненависти взгляды. — Итак, остальные тоже! Этакие мошенники! Пробуют своими миллионами убить конкурренцию. А этот Верндт отказывался от денег! Да он съума сошел… немецкий упрямец! Хорошо еще, что остальные ничего не знают. Теперь дело касалось положения каждого репортера…

Нагель, улыбаясь, вытер пот со лба.

— Сегодня в час ночи всему миру одновременно будет сделан доклад по радиотелефону. А пока — до свидания, господа!

Среди толпы началось необычайное беспокойство. Точно какое-то внутреннее сомнение волновало ряды недоуменных, растерянных людей. Но это продолжалось всего несколько мгновений. Потом несколько человек бросилось к выходу. Это было как-бы сигналом к бегству из дома. Толкаясь, теснясь в каком-то головокружительном вихре, мчались все с криками, перегоняя друг друга, к автомобилям, аэропланам и лошадям. Через четверть часа после появления Нагеля, пространство перед домом было совершенно пусто. Последний аэроплан мчался над крышами и исчез в погоне за автомобилями.

Нагель многозначительно кивнул дон-Эбро. Испанец, застывши на месте точно столб, с упреком рассматривал свое разорванное платье.

— Эти молодцы хотели захватить с собой памятку о тебе.

— «Карамбо», — произнес дон Эбро сквозь зубы.

— Да, любезнейший, вот что значит быть международной знаменитостью!

Лицо в кожаных складках вдруг засияло.

— Вы думаете, sennor, что я более знаменит, чем тореро Маскито?

— Он — клоп по сравнению с доном Эбро!

Сияющее лицо растянулось от удовольствия в целую луну.

— …и все эти люди почитают дон Эбро?

— Ты же сам видел, как они наступали на тебя. Твоя всемирная известность очаровывает их и все синьориты видят тебя во сне.

В лабиринте желтых складок образовался от гордости и восхищения люк.

— Я надену новый костюм, — решил дон Эбро и нежно погладил свои лохмотья.

Нагель открыл дверь во внутренние комнаты.

— Покончить со всем, — не давать больше ответов! — закричал он, покрывая болтовню и жужжание радиофонного аппарата.

— Слава богу! — последовал ответ. Мабель с облегчением нажала книзу рычаг аппарата. Сразу наступила полная тишина.

— Я оставила еще открытой большую антену для важных передач.

— Конечно. Как всегда. — Он нежно провел рукой по ее локонам.

— Плохо пришлось, правда? Сегодня утром?

— Ужасно! 5438 телеграмм за один только час.

Он засмеялся.

— Сенсация, — и деньги. Люди стали, точно одержимые. Каждый хотел бы, если не быть единственным, то быть первым, сообщающим о первом опыте. Печать всего мира потеряла голову от слухов об одном или двух взрывах, о больших опасностях и смертоносных газах. Ты бы посмотрела, как все эти молодцы уничтожали друг друга взглядами, как набрасывались на меня с просьбами и угрозами. Они мне обещали состояние за самое короткое сообщение. Остальное они бы сами присочинили. «Tutmondo Heraldo», самая богатая газета, предложила миллион за одну только строчку.

— Да, люди съума сошли, что-ли?

— Ого, тоже скажешь! — притворился он обиженным. — Разве ты дешевле ценишь мои строки? Когда я пишу тебе: я тебя люблю, прекраснейшая из всех!

Она, смеясь, ударила его.

— Нет, серьезно: эти молодчики расчитывают очень правильно. Если я сообщил бы одному из них о нашем опыте, он тотчас же отпечатал бы шесть миллиардов экстренного выпуска, продал бы в пятьдесят раз дороже обычной цены и через час приобрел бы миллиарды долларов. Ты же сама испытала, как они тебя мучали телеграммами и радиопередачами.

— Это было просто ужасно! Я совершенно разбита.

— Те сами разбиты не менее твоего. Я так и вижу господ редакторов и магнатов печати с радиоприемником у уха, с трясущимися руками и ногами, ожидающих с лихорадочным волнением спасительного сообщения. Одно и то же безумие в Нью-Иорке, Бостоне, Буэнос-Айресе, в Сан-Франциско, Мельбурне и Сиднее, в Бомбее и Капштадте, Калькутте, Владивостоке, Берлине, Риме, Париже, Вене и Каире. Что произойдет, когда Верндт, наконец, сообщит по радио разгадку всему миру!

— Я желала бы, чтобы вы уже достигли этого и все опасности…

Она увидела его просительный взгляд и прервала свои слова.

— Как же ты добился, чтобы они тебя сразу оставили в покое?

— Очень просто. Я им сказал, что мы известим сегодня ночью весь мир о результатах нашего опыта. В ту же секунду…

— И что же?

— Что же? — Ты еще спрашиваешь! Да, ведь, это было для них ударом молнии, глупенькая! Теперь вопрос идет о том, кто напечатает первый. Узнать могут все одновременно, — но кто успеет отпечатать раньше и пустить номера в продажу? Сегодня ночью все должны быть готовы к этой бешеной скачке человечества. Вся печать и тысячи служащих должны быть готовы к этой пляске миллиардов. Предупредить во что бы то ни стало конкуренцию. Быть первым в этом гигантском бою за деньги! Ах, жаль, что нельзя принять участия в этих скачках. Представь себе только: известие облетит на электрических крыльях в одну и ту же десятую часть секунды весь мир! Но потом, потом — старт! Все на полный ход, даже если машины разлетятся в дребезги. Конечная цель: лучше со 100 миллионами номеров первый, чем с миллиардами последний. Масло течет потоками. И повелевающий десятью легионами рабочих висит на микрофоне, весь дрожа, крича хриплым голосом. Он отлично знает, что все дело в конкуренции. Каждый рабочий выбивается из последних сил; двойные ротационные машины делают неуследимые глазом обороты барабанов. В каждую машину пропускается 120 километров бумаги. Продиктована последняя фраза, рукопись приготовлена к сдаче в набор, набрана на наборной машине, еще горячей стереотипирована и хромоэлектрическим способом перенесена на медные валы — «рубашки». Старый добрый набор 20-го века не выдержал бы и 10 секунд такого напряжения. Машины свистят, рычат все громче, пронзительно, оглушительно. Готовая газета летит в толпу. Вот, где безумие! Легионы мальчиков-газетчиков мчатся с опасностью для жизни по улицам, переулкам и бульварам всего мира, исчезают в корридорах подземных железных дорог, бросаются под колеса мчащихся автомобилей, преграждают путь экипажам, протягивают руки к воздушной железной дороге, мчатся тысячи метров на аэроплане, в подводной лодке, пока газета не очутится в дрожащих руках у каждого, пока каждый не заплатил. Одна секунда… ради одной секунды! Это настоящие скачки, радующие души спортсменов.