Евгений Лукин - Петлистые времена [Повести. Рассказы]

— ТЫ, ПРЕЗИДЕНТ ЧЕРТОВ! — раздался высокий от бешенства голос.

Его превосходительство господин президент подскочил в кресле и схватился за кнопку вызова личной охраны.

Такое впечатление, что этот телефон-автомат неоднократно побивали за что-то каменьями. Трубка была прикована к помятому корпусу крепкой короткой цепью. Как кружка к бачку, машинально отметил Калогер.

Он опустил в черную прорезь две минуты жизни и набрал номер.

— Банк времени слушает, — незамедлительно отозвался любезный женский голос.

Калогер молчал.

— Банк времени слушает, — повторила женщина, не изменив интонации ни на йоту.

Калогер медленно опустил трубку на деформированный рычаг.

— Банк вре… — голос оборвался, и и недрах автомата что-то негромко звякнуло. Две минуты жизни были потрачены впустую.

Еще пару минут он потратил на бессмысленное стискивание трубки. Потом резко обернулся и обнаружил, что стоит лицом к лицу с ярко и безвкусно одетой женщиной, видимо, ожидавшей конца разговора. Женщина смотрела на Калогера чуть отшатнувшись и округлив глаза.

— Извините… — пробормотал он, сообразив, что напугал ее своим неожиданным поворотом и перекошенным, надо полагать, лицом.

Он побрел к набережной, и ветер, как прикладом, подталкивал его в спину. Глупо… Конечно, звонить туда не следовало. Но раз уж позвонил…

Да, раз уж позвонил, то будь добр — доведи дело до конца и выслушай неизменно любезный женский голос, который сообщит, что на банковском счету у вас, господин Калогер, в общей сложности где-то еще два месяца жизни. Или около того…

Два месяца? Он остановился, чувствуя, как неодолимый ужас словно высасывает его изнутри: миг — и хрупкая оболочка — все, что осталось от Калогера, — схлопнется и косо опадет на асфальт.

— Прекрати! — хрипло сказал он. — Ну!

Не сразу, но прекратилось. Да, вот так, оказывается…

«Успокоился? — с отвращением спросил он себя. — Утрись и следуй дальше…»

Два месяца… Невероятно. Последний раз он интересовался своими капиталами года три назад, сразу после развода, и у него тогда, помнится, оставалось еще лет десять… Нет-нет, в этом надо разобраться… Ну, работал, конечно. Без роздыха. На износ. «Испепеленные», «Нигромант», «Мель звенящая» — что ни книга, то каторга… И все равно: десять лет за три года? Невероятно…

День был ветреный. Улица представляла собой подобие вытяжной трубы. Радом с Калогером, шурша по асфальту, полз обрывок газеты, испятнанный клюквенным соком. Казалось, в городе вдет продувка: все лишнее, все отслужившее свой срок сметалось в сторону набережной.

И еще знакомые, вспомнил он вдруг. Знакомые, незнакомые, полузнакомые… Пожиратели чужого времени… Ладно, Калогер, хватит. Какие, к дьяволу, десять лет? Давай о том, что есть.

Ну, допустим, два месяца. Дней десять сразу же откинь на квартплату. Жрать тоже что-то надо — еще тридцать дней долой… Нет, двадцать. Хватит с тебя и двадцати. Итого, месяц. А «Слепые поводыри» — это страниц триста как минимум…

У табачного киоска Калогер задержался (испятнанная клюквенным соком газета уползла дальше) и, уплатив полчаса, получил пачку «Жупела» и на десять минут сдачи. Кстати, о куреве. Курево — это еще дня три, не меньше… С чем остаешься, Калогер?.

Он добрался до набережной и, расслабленно опустившись на скамью, стал смотреть, как на том берегу бурлят подобно расплавленному олову серебристые тополя.

Подумать только, а ведь есть среди пишущей братии люди, всерьез уверяющие, что зарабатывают времени больше, чем тратят… Врут, собачьи дети! Больше, чем тратишь, не заработаешь. Как ни крути, а рано или поздно время кончается…

Прикуривая, Калогер обратил внимание, что возле гранитной вазы стоит и смотрит на него та самая женщина, с которой он столкнулся у телефона-автомата. Так… Выпученные глаза, намечающийся зобик — вишню, базедова болезнь, а никакой не испуг, как ему показалось вначале. Вялые, равнодушно сложенные губы, нос — клювом. Одета в супермодный балахон, состроченный из цветных клиньев.

«Ну вот и стервятники, — беспомощно подумал он. — Знакомые, незнакомые, полузнакомые… Почуяли. Последний автограф Калогера… Ах, дьявол, сейчас ведь подойдет!..»

Не сводя с него глаз, женщина двинулась к скамье — осторожно, словно крадучись. Яркое лоскутное оперение встрепано ветром; все, что может бренчать, — бренчит: серьги, браслеты, цепочки. Богема, надо полагать.

— Вы — Калогер?

Голос — хрипловатый, вроде прокуренный. Да, скорее всего, богема. Калогер с трудом разомкнул спекшиеся на ветру губы.

— Чем обязан?

— Спасибо вам за «Медь звенящую». — Фраза была несомненно подготовлена заранее, не раз отрепетирована и повторена.

«Господи! — в страхе подумал Калогер. — И эти два месяца они тоже растащат. Они ничего мне не оставят. По часу, по минутке…»

— А где это вы могли прочесть «Медь звенящую»? — скрипуче осведомился он.

— Это неважно, — сказала женщина. — Вы разрешите?

Она присела рядом. Калогер посмотрел на нее с ненавистью.

— «Медь звенящая»!.. — Она говорила, явно волнуясь, и все же речь ее, включая восклицания, звучала предательски заученно. — Это — прочесть и умереть! Так осмелятся писать лет через десять!..

Голос ее несколько раз сорвался и, надо заметить, превизгливо. Еще и истеричка вдобавок. Лет через десять… Дура ты, дура! Да на кой черт мне они, эти твои десять лет? Это моя беда, несчастье мое — набредать на темы, которые будут разрешены лет через десять.

— Я завидую вам, — сказала она. — Господи, как я вам завидую! Понимаете, я тоже пробовала писать, и не раз…

Калогер вздрогнул. Распушив оперение, клювастый стервятник смотрел на него немигающими выпуклыми глазами. Нет, рукописи, слава богу, у нее в руках не было. Хотя под таким балахоном можно спрятать все что угодно, в том числе и рукопись.

Женщина поспешно отвела взгляд.

— Я, наверное, проклята, — горестно распустив вялые губы, призналась она ни с того ни с сего. — Время уходит, уходит… И — ничего. Ни-че-го…

Ветер норовил добросить до Калогера ее обесцвеченные космы, обдавая удушающим запахом духов.

— Вы короче можете? — процедил он, невольно задержав дыхание.

— Короче… — Словно испытывая его терпение, она замолчала, нацелив свой тонкий с горбинкой клюв куда-то вдаль. — Значит, так… Короче… В общем, я намерена перевести на ваш счет два года.

Ветер взвизгнул, обрезавшись об острую жесть фонаря, и оборвался. Секунды три было совсем тихо. Тополя за рекой бурлили теперь как бы сами по себе.

Калогер выпрямился.

— Да вы что, девонька, в своем уме?!

— Ну вот… — беспомощно сказала она. — Я так и знала…

— Что вы знали? — Голос Калогера стал резок до пронзительности. — Что вы знали?! За кого же вы меня принимаете, если могли мне предложить…