Евгений Лукин - Петлистые времена [Повести. Рассказы]

«Брать! — тяжко ударила мысль. — Брать немедленно!..»

Но тут он дернул за свисающий с потолка шнурок, на который я как-то не обратил внимания, и со свистом развернувшаяся сеть из витого капрона во мгновение ока спеленала меня по рукам и ногам.

— Почему бы тебе не предъявить свое удостоверение? — мягко осведомился он. — Ты ведь из Группы Охраны Истории, не так ли?

«Спокойствие! — скомандовал я себе. — Главное, не делать резких движений!.. Это витой капрон!»

— Ты, видимо, хочешь сказать, — вкрадчиво продолжал он, — что мои семь тысяч будут слишком уж уязвимы? Что достаточно устранить меня сегодняшнего — и не будет уже ни меня завтрашнего, ни меня послезавтрашнего… Достаточно, короче, прервать цепочку — и все мое войско испарится на глазах у татар. Так?

— Да, — хрипло сказал я. — Именно так…

— Так вот, во время дела, — ликующе известил он, — я сегодняшний буду находиться в самом безопасном месте. Как и я завтрашний, как и я послезавтрашний… А вот последние будут первыми. То есть пойдут в первых рядах…

— Между прочим, дом окружен, — угрюмо соврал я.

Он тонко улыбнулся в ответ.

— И окрестности Калки тоже?

Мне нечего было на это сказать.

На моих глазах он препоясался мечом и взял копье. Затем выпрямился и с княжеским высокомерием вздернул русую недавно отпущенную бородку. Я понял, что сейчас он изречет что-нибудь на прощанье. Что-нибудь историческое.

— Татарское иго, — изрек он, — позорная страница русской истории. Я вырву эту страницу.

Причем ударение сделал, авантюрист, не на слове «вырву», а на слове «я». Потом запустил руку под седло и, на что-то там нажав, исчез. Вместе с лошадью.

— Семь тысяч? — Руки шефа взметнулись над столом — то ли он хотел воздеть их к потолку, то ли схватиться за голову.

— Семь тысяч… А ты сказал ему, что у него прабабка — татарка?

— Н-нет… — ответил я. — А что? В самом деле?

— Откуда я знаю? — огрызнулся шеф. — Надо было сказать!.. Его заместитель по XIII веку давно уже бегал из угла в угол.

Возле стенда «Сохраним наше прошлое!» резко обернулся.

— Почему ты не хочешь оставить засаду на его квартире?

— Потому что он туда больше носа не покажет, — ворчливо отозвался шеф. — Будь уверен, ночлег он себе подготовил на все семь тысяч дней. Как и стойло для лошади. А вот где его теперь искать, это стойло?.. Нет, брать его, конечно, надо там — в тринадцатом веке…

— Как?

— В том-то и дело — как?..

Шеф поставил локти на стол и уронил тяжелую голову в растопыренные пальцы.

— Семь тысяч, семь тысяч… — забормотал он. — Ведь это же надо что придумал, босяк!..

— Но, может быть, нам… — осторожно начал заместитель, — в порядке исключения… разрешат…

— Снять блокаду? — Шеф безнадежно усмехнулся. Я тоже.

Дело в том, что прошлое по решению мирового сообщества блокировано с текущего момента и по пятнадцатый век включительно — на большее пока мощностей не хватает… А ловко было бы: вырубить на минутку генераторы, потом — шасть в позавчера — и в наручники авантюриста…

— А у тебя какие-нибудь соображения есть? — Вопрос был обращен ко мне.

— Есть, — сказал я и встал.

Это произвело сильное впечатление. Шеф и его заместитель по XIII веку ошарашенно переглянулись.

— Ну-ка, ну-ка, изложи…

Я изложил.

Вообще-то я редко когда высказываю начальству свои мысли, но если уж выскажу… Молчание длилось минуты три. Заместитель опомнился первым.

— А, собственно, почему бы и нет? — с опаской поглядывая на шефа, промолвил он, и сердце мое радостно встрепенулось.

Шеф затряс головой.

— Ты что, хочешь, чтобы я отпустил его в тринадцатый век одного ?

— Да почему же одного? — поспешил вмешаться я, очень боясь, что предложение мое сейчас зарубят. — Меня же тоже будет семь тысяч!

Шеф вздрогнул.

— Ты вот что, сынок… — сказал он, почему-то пряча глаза. — Ты пойди погуляй пока, а мы тут посоветуемся… Только далеко не уходи…

Я вышел в коридор и, умышленно прикрыв дверь не до конца, встал рядом. Профессиональная привычка. Кроме того, там, в кабинете, решалась моя судьба: расквитаюсь я с моим подопечным за сетку из витого капрона или же дело передадут другому? Запросто могли передать. Что ни говори, а были у меня промахи в работе, случались…

Я прислушался. Начальство вело ожесточенный спор, погасив голоса до минимума. В коридор выпархивали лишь случайные обрывки фраз.

ШЕФ:…не представляешь… дубина… таких дел натворит, что… (Это он, надо полагать, о моем подопечном.)

ЗАМЕСТИТЕЛЬ:…клин клином… ручаюсь, не уступит… (А это уже, кажется, обо мне.)

ШЕФ:…семь тысяч! Тут одного-то его не знаешь, куда… хотя бы руководителя ему… (Вот-вот! Это как раз то, чего я боялся!)

ЗАМЕСТИТЕЛЬ:…ну кто еще, кроме… семь тысяч — почти двадцать лет… а там и на пенсию…

Последнего обрывка насчет пенсии я, честно говоря, не понял. При чем тут пенсия?.. Вскоре меня пригласили в кабинет.

— В общем так, сынок… — хмурясь, сказал шеф. — Мы решили принять твое предложение. Если кто-то и способен остановить этого придурка — то только ты…

Утро 31 мая 1223 года выдалось погожим.

Опершись на алебарду, я растерянно оглядел окрестности. Как-то я все не так это себе представлял… Ну вот, например: я иду перед стройной шеренгой воинов, каждый из которых — я сам. Останавливаюсь, поворачиваюсь лицом к строю и на повышенных тонах объясняю ситуацию: вон там, за смутной линией горизонта — река Калка. А за теми холмами — войско из семи тысяч авантюристов. Или даже точнее — авантюриста. Что от Нас требуется, орлы? От нас требуется умелым маневром блокировать им дорогу и не дать вмешаться в естественное развитие событий…

И вот теперь я стоял, опершись на алебарду, и что-то ничего пока не мог сообразить. Остальные-то где? Кажется, я прибыл слишком рано…

Тут я вспомнил, что пехотинец-одиночка для тяжеловооруженного конника — не противник, и в поисках укрытия двинулся к виднеющемуся за кустами овражку.

— Эй, с алебардой! — негромко окликнули меня из кустов.

Я обернулся на голос, лязгнув доспехами. В листве поблескивал металл. Там прятались вооруженные люди. Лошадей не видно, вроде свои.

— Быстрей давай! — скомандовали из кустов. — Демаскируешь!

Я пролез сквозь чащу веток и остановился. Передо мной стояло человек десять воинов. И еще с десяток прохаживалось на дне овражка. Из-под светлых шлемов-ерихонок на меня отовсюду смотрело одно и то же лицо. Мое лицо. Разве что чуть постарше.

— Который год служишь?

Тон вопроса мне не понравился.

— Да что ты его спрашиваешь — и так видно, что салага, — хрипло сказал воин с забинтованным горлом. — Гляди-ка, панцирь у него… Ишь вырядился! Прям «старик»… А ну прими алебарду как положено!