Айзек Азимов - На суше и на море [1969]

Только на следующий день вечером Кравцов рассказал нам все подробности, как он выразился, с протокольной точностью. По-моему, он даже несколько чрезмерно, в ущерб точности выставлял себя в смешном свете. Закончив, он помолчал, тревожно оглядел нас и спросил:

— Скажите откровенно, я трус?

Никто из нас этого не считал. Он уже был молчаливо признан своим парнем, бродячим геологом.

— Лучшее этому опровержение, что вы здесь, а не в медведе, — заметила Таня.

— А в такой переделке любой станет бледным и бедным! — поддержал из темноты кто-то.

— Зато теперь вам будет о чем рассказывать, — утешил Борис.

— Предпочту умолчать, уж больно эта история нелепа! — покачал головой Кравцов.

— Но мораль почтенна: соображай и не сдавайся! — изрек Сергей.

— Должен честно признать, — Кравцов прижал руку к сердцу, — правильно соображал не я, а медведь. Осенившая меня идея, что ему труднее догонять против течения, — сущий вздор! Дремучая глупость!

Это было неожиданно. Мудрость действий Кравцова сомнений не вызывала.

— Наговариваете на себя! — решила Татьяна. — Медведь тяжелый, шуба лохматая. Ему плыть против течения, конечно, труднее, чем легонькой лодочке.

— Точно так же, как и по течению! Вам, когда сдавали физику, видно, очень везло! — Кравцов впервые за весь этот день улыбнулся.

У Татьяны нашлись единомышленники. В ход была пущена артиллерия терминов: лобовое сопротивление, объемный вес, живая сила, — но и они не помогли.

Кравцов уверенно отмел все это.

— Дело ясное. Сначала он догонял, когда я удирал по течению, только потому, что руки со страху дрожали. Потом я стал грести лучше. Вот и все!

Несколько минут молчали. Потрескивали поленья, взлетели над костром золотые жучки, возвращаясь серыми угольками.

— Гораздо важнее другое, — тихо и очень серьезно сказал Кравцов. — Я с испуга перепутал причину и следствие, а ведь медведь соображал верно, понимал, что только по берегу меня догонит и получит преимущество, плывя навстречу, по течению. Это он повторил четыре раза. Значит, не случайно! Его действия были разумны, от этого не уйдешь!

Начался спор, долгий, шумный и довольно бестолковый. Кравцов в нем участия не принимал. Только когда страсти уже остыли и костер догорал, он сказал:

— Я не хочу обобщать, но тот медведь все же был думающим!

Спор начался снова. Не буду его продолжать. Должен лишь оговориться. Тогда, у костра, Кравцов ничего не говорил о Татьяне.

О его чувствах, о том, как он вздыхал в берестянке и вспоминал автоклавы, я узнал лишь через несколько лет при встрече.

Кравцов показал мне такие кристаллы, что, не будь медных проволочек, я никогда не признал бы их инкубаторными.

— Это память тех дней! — сказал он. — Прикосновение к земле давало силы не только Антею!

А когда сгустились сумерки и мы остались одни, он пожаловался: «Совсем замучили автоклавы!», пообещал: «Непременно вырвусь и опять стану, хоть ненадолго, бродячим геологом!»

И вдруг разоткровенничался, все в его воспоминаниях выглядело таким прекрасным, а медведь был ну прямо мыслитель!

— Не смейтесь! — воскликнул он. — Ему я обязан уроком великой мудрости — соображать и не сдаваться!

Об авторе

Локерман Аркадий Александрович. Родился в 1913 году в Ростове-на-Дону. По образованию геолог, кандидат геолого-минералогических наук, имеет свыше пятидесяти научных работ. Автором написаны две повести — «Загадка «Белой гривы» (Детгиз, 1959), «Сейши» (сборник «Приключения», изд-во «Молодая гвардия», 1968) — и несколько рассказов, опубликованных в разных журналах. Работает также и в жанре научно-популярного очерка. В сборнике выступает впервые.

Очерк

Фото автора

Заставка худ. В. Найденко

Я люблю работать по ночам. Все спят, в квартире полная тишина. И время будто останавливается, исчезает. Иногда я подхожу к окну: на улице дождь, ветер раскачивает фонарь перед домом, колышутся тени голых ветвей с последними уцелевшими листьями. Я кладу ладонь на холодное стекло и стираю с него влагу. Тени делаются четче, но за окном по-прежнему темнота. И я снова вижу далекое: иссушенную солнцем землю, жесткую редкую траву, плоские шапки акаций. И стада зебр и гну — вереницы черных точек на желтой равнине. А в небе кружат грифы…

…Давно кончились поля и плантации, непрерывной полосой окаймлявшие дорогу от самого Найроби, исчезли селения. Чем дальше к югу, тем все меньше заметен красноватый цвет земли, он уступает место глинисто-серому. Вплотную к шоссе подступают густые заросли колючих кустарников. Это знаменитый африканский буш. Ветви почти лишены листьев, совсем не дают тени и похожи на сваленные в кучу обрывки проволочных заграждений. Их переплетение создает обманчивое впечатление прозрачности. Однако потревоженная автомобилем небольшая антилопа — жирафовая газель — исчезает в кустарнике почти мгновенно, точно растворяется. Буш тянется на десятки километров, заблудиться в нем легче легкого: ориентиров никаких, а местность просматривается лишь на несколько шагов.

Солнце прямо над головой. Небо затянуто белесоватой мглой, не то пылью, не то дымом, и солнце кажется мутным и тоже белесым. Под его лучами буш выглядит блеклым, бесцветным. Так встречает нас южная Кения, где обитает легендарное племя масаев.

Мы уже не новички в Африке: вторую неделю дышим африканским воздухом. Позади остались Найроби и Кампала, пальмы и банановые рощи Уганды, необъятная гладь озера Виктория, болотистые, заросшие густым лесом берега Белого Нила. А сейчас наш путь лежит к подножию Килиманджаро, в национальный парк Амбосели. Кусочек не тронутой временем саванны. Сердце Масайских степей.

Однообразие буша постепенно нарушается. Сначала появляются широкие просветы, поляны, а еще через час уже сами кусты кажутся всего лишь островками среди желтой равнины. Местами видны беловатые пятна — это солончаки. Все чаще попадаются группы зонтичных акаций. А вот уже их целые рощи.

Без мхов и лишайников нет тундры, без зонтичных акаций нет саванны. Плотные, плоские, как крыша, кроны и тонкие искривленные стволы придают пейзажу совершенно особый характер, неповторимый в своей прелести. Днем, когда солнце высоко и стволы деревьев исчезают в струящемся мареве, темные кроны как бы плавают в нагретом воздухе. Под акациями всегда зелено, яркие тугие подушки кустарников, свежая трава: здесь много тени.