Джером Биксби - На суше и на море [1970]

— Можно ли у вас пообедать, не останавливаясь на ночлег? — спросил я женщину, сидевшую в холле за столом администратора.

— Конечно, но придется подождать. Проходите в бар. — Она встала из-за стола и направилась в соседнюю комнату, позванивая на каждом шагу многочисленными ручными браслетами. — Располагайтесь здесь, чувствуйте себя как дома, — сказала она, указывая на кресла, стоящие вокруг потухшего камина.

Минут через десять миссис Маккензи, так ее звали, снова подошла к нам. Видимо, ее разбирало любопытство: что за причина привела нас в Лушото — не обед же?

— Вы хозяйка гостиницы? — спросил я, помогая начать разговор.

— Нет. — Она присела. — Владелец отеля живет в Лондоне. Я управляющая.

— Вы англичанка?

— Да уж не знаю, как сказать, — замялась мадам Маккензи. — Родители мои приехали в Восточную Африку из Англии. Я родилась в Кении. Жила там много лет. Вышла замуж. После смерти мужа перебралась на Занзибар, а теперь вот здесь. В Англии не была ни разу — у меня там никого нет. А у нас здесь совсем неплохо. — Мадам Маккензи с показной жизнерадостностью резко меняет тему разговора. — В городе живет около дюжины европейцев. Мы иногда собираемся, играем в теннис.

Запал бодрости иссякает.

— Не хотите ли проехаться на лошадях? — вдруг неожиданно предлагает миссис Маккензи. По-видимому, она выкладывает свой последний козырь в доказательство благополучия и устроенности ее жизни в Лушото. — Да, я держу пару лошадей. — Она почти за рукав тянет нас к окну, чтобы мы сами могли убедиться в существовании этого символа беззаботной аристократической жизни.

Во дворе под навесом действительно две лошади: понурые одры с провалившимися спинами и негнущимися ногами стоят безразлично, даже не пытаясь отогнать рой облепивших их мух.

Эта унылая картина возвращает мадам Маккензи к действительности.

— Конечно, если бы вы приехали ко мне на Занзибар — я была управляющей Английского клуба, — все было бы по-другому.

Что это за время! Какие люди собирались у меня! Вот это была жизнь! Теперь все изменилось. Клуб превращен в государственную гостиницу. Говорят, что сейчас на Занзибаре голод, все разворовано, болезни. Да это и неудивительно. Разве могут африканцы управлять государством? Вот и здесь шизнь с каждым годом становится все труднее.

Мы молча сидим перед этой стареющей женщиной, прожившей здесь всю жизнь и не нашедшей родины, потерявшей себя в водовороте событий, захлестнувших Восточную Африку в последнее десятилетие. Она еще продолжает цепляться за воспоминания о счастливых для нее колониальных годах, навсегда ушедших в прошлое.

В свой первый приезд на Занзибар я сознательно остановился в бывшем Английском клубе, ныне гостинице «Африка Хауз».

Массивное здание бывшего клуба избранных надменно возвышалось над окружающими строениями. Прохладный и влажный язык морского бриза время от времени мягко касался фасада этого дома с просторной открытой верандой — в нескольких десятках метрах начиналось рифленое полотно океана.

Две надраенные до ослепительного блеска бронзовые пушки у входа, широкая лестница, головы антилоп на стенах, олицетворяющие охотничью доблесть членов клуба, библиотека с мемуарами лорда Керзона, биллиард, бар — в целости и сохранности все основные атрибуты времяпрепровождения истинных джентльменов. В углу веранды я даже увидел весы с сохранившейся английской таблицей нормального веса мужчин и женщин в возрасте от десяти до восьмидесяти лет.

Сама мадам Маккензи, наверное, не смогла бы найти здесь каких-либо внешних перемен. Разве что ассортимент спиртных напитков в баре стал победнее, ну и, конечно, клиентура изменилась. Теперь постоянные обитатели отеля — туристы из многих стран мира.

После обеда я вышел на улицу.

Прямо перед входом в гостиницу в узком простенке между домами стояло такси, непонятно каким образом попавшее в этот закрытый со всех сторон колодец. Водитель, безмятежно спавший на переднем сиденье, каким-то профессиональным чутьем немедленно обнаружил мое появление и сразу же оценил обстановку.

— Вам такси? Для первого знакомства с городом вам не найти на Занзибаре гида лучше меня, — авторитетно говорил он, открывая дверцу.

— Откуда вы знаете, что я здесь впервые?

Захлопнув за мной дверцу и отрезав таким образом все пути отступлений, Рашид, так звали шофера, хитро улыбнулся:

— Только тот, кто здесь впервые, может выйти на улицу в эти часы. Сейчас самая жара — время послеобеденного отдыха. Но не беспокойтесь, не пожалеете о ваших двадцати шиллингах, — дипломатично намекнул Рашид на мои будущие финансовые обязательства перед ним, — я вам все покажу.

Старенький автомобиль непонятной марки завелся не сразу. Лихо развернувшись, Рашид нырнул в какую-то щель между домами, и мы выкатились на набережную перед «Африка Хауз».

— Налево — здание нашего центрального телеграфа, направо — американское консульство, — объявил мой гид, бросив на меня вопросительный взгляд. Я промолчал.

Рашид был прав: на улицах не было ни души. Окна магазинов и домов подслеповато глядели из-под очков ставней и штор.

— Это наша главная торговая улица. — Рашид остановился на перекрестке. — Обратите внимание на приземистое здание слева на берегу океана. В этом помещении когда-то готовились к своим экспедициям в глубь материка английские путешественники Спик, Бертон, позднее Ливингстон. Кстати, вы не англичанин?

Я отрицательно покачал головой.

Обогнув еще одно здание, мы выехали на просторную зеленую площадь, растянувшуюся подковой, огибающей океанский залив.

Замшелые стены древней крепости прижимали эту площадь к океану. «Арабский форт, — гласила надпись на медной плите, укрепленной на этом когда-то грозном оборонительном сооружении, — построен омманскими арабами из камней разрушенной португальской церкви после изгнания португальцев с острова».

— Бет эль Аджиб, — указал Рашид на помпезное кубообразное здание, опоясанное трехъярусной колоннадой. — Дом чудес, построен в 1883 году в правление султана Баргаша. Сейчас его занимают государственные учреждения. Рядом с ним — дворец последнего султана, теперь здесь заседает Революционный Совет.

Сквер-площадь осталась позади. Сузившаяся набережная вела к порту, в сторону которого указывала своим жерлом старинная бронзовая пушка, стоящая на берегу.

— Теперь мы отправимся на место бывшего невольничьего рынка, — объявил мой водитель. — По пути проедем через центральный городской базар. Но в это время вряд ли увидим что-нибудь интересное. Все спят, даже мухи.

Повернув к центру города, Рашид въехал в маленький дворик, стиснутый со всех сторон домами. Прямо перед нами возвышался непропорционально большой по сравнению с окружающими строениями католический собор.