Джером Биксби - На суше и на море [1970]

Малов Юрий Александрович. Родился в 1935 году в Москве. По образованию экономист, окончил Московский государственный институт международных отношений. В сборнике выступает впервые: публикуемый очерк — первый опыт автора в этом жанре.

Рассказ

Рис. В. Симонова

Много лет брожу я по таежным звериным тропам. Безмолвие этих мест нарушается лишь криками птиц да шумом стремительных горных речек. В длинные вечера у костров часто слышала я рассказы охотников, проживших жизнь в тайге, о нравах и повадках животных. Но никто не поведал истории, подобной той, что произошла в нашем геологическом отряде.

В конце июня мы плыли на резиновых лодках по далекой таежной речке. Десятки километров тянется, извиваясь, ее сияющая лента. Лодка весело скользит по быстрым синим струям шивер, замедляя ход на тихих, задумчивых плесах. Широкая долина с обширными болотами местами заросла редкой лиственницей. Все дремлет в знойном мареве, лишь назойливо гудят комары да шумит река на перекатах.

Время от времени тишину нарушает звонкий, азартный лай нашей собаки Тайги. Она бежит по берегу и вспугивает выводки диких гусей. А их тут множество. На каждом повороте реки мы видим одну и ту же картину: по берегу носится Тайга, высоко в воздухе мелькает тень гусака, а на воде мечется гусыня, самоотверженно стараясь отвлечь внимание собаки от выводка. В травянистых зарослях ныряют золотистые пушистые комочки. Гусята еще совсем крошечные: им два-три дня. Как поплавки, там и сям торчат из воды их острые треугольные хвостики. Гусята уверены, что спрятались. Мы смеемся, глядя на них, таких трогательно беззащитных глупышей. Пусть живут и растут до осени. Но тогда уж пусть не попадаются.

Мы пристали к берегу там, где только что Тайга вспугнула гусиное семейство. Один гусенок выскочил на берег и, смешно ковыляя, побежал по гальке, а потом, устав, спрятал голову под камушек и замер. Мы подошли к гусенку. Он не шевелился. Тогда кто-то взял его в руки, подержал с минуту и выпустил на свободу. Глупый маленький гусенок и не подумал улепетывать — заковылял вслед за людьми. Мы прибавили шагу, а птенчик, растопырив крылышки-култышки и отчаянно запищав, бросился нас догонять. Когда же мы сели в лодку, гусенок поплыл за ней. «Иди к маме!» — кричали мы хором и гнали гусенка к его выводку. Но не тут-то было. Несколько часов мы плыли по реке. У каждой новой гусиной семьи мы отпугивали гусенка, надеясь, что он пристанет к чужому выводку. Птенец упрямо плыл за нами.

Тайга давно уже сидела в лодке и рвалась на привязи, глядя на птенца.

К концу дня общими усилиями гусенка отогнали, и быстрой струей его отнесло в сторону. Проплыв еще немного, мы стали лагерем. Прошло два дня. На третий нас разбудил яростный лай Тайги. Мы не поверили своим глазам: наш маленький герой что есть силы плыл к лагерю. Едва успели схватить Тайгу. Ее глаза горели зеленым огнем охотничьего азарта. Гусенок, ничего не понимая, направлялся прямо к собаке. Я подставила ладони, и птенец, будто только этого и ждал, прыгнул прямо в них и притих.

Мы устроили совет и решили, что, уж коли гусенок так настойчив и никого, кроме нас, не признает, пусть остается, примем его в члены нашей геологической семьи. Только каждый с грустью подумал, что недолго ему с нами жить — ведь в основном лагере кроме Тайги будет еще восемь охотничьих собак.

Вскоре мы поплыли дальше. Тайга снова сидела в лодке на привязи и скулила. Гусенку сделали гнездо в кастрюле и поставили ее в другую лодку. Но в гнезде ему не сиделось. Он бегал по лодке, ловил комаров, выпрыгивал за борт и лихо плыл по бурунам и стремнинам, не отставая ни на шаг. Так прошел день. К вечеру мы приплыли в основной лагерь. В нем нас ждали товарищи, а с ними и собаки.

Что делать с гусенком? Все обступили нас. Собаки — молодые щенки и Тайга наперебой лезли к птенцу, которого я держала в руках. Ни на что хорошее не надеясь, я посадила гусенка на землю возле Тайги и, держа собаку крепко за шиворот, стала гладить свободной рукой то ее, то гусенка, приговаривая: «Тайга, ты хорошая, ты умница, гусенок маленький, его нельзя трогать». И тут произошло удивительное. Тайга из азартно-злобной стала озабоченной, добродушной. «Появилось материнское выражение», — заметил кто-то.

Собака потянулась к гусенку, обнюхала и лизнула его под хвостиком, как щенка. Мы не верили своим глазам. Затем она спокойно отошла и улеглась у костра. Чтобы закрепить дружбу, я положила гусенка возле Тайги. Собака вскинула голову, озабоченно понюхала птенца, подняла заднюю лапу, носом подтолкнула под нее гусенка и накрыла его лапой. Так она поступала со своими щенятами. Щенки Джек и Белый вертелись вокруг Тайги. Гусенку скоро надоело лежать под лапой. Он вылез и побежал в сторону. Тайга стремительно вскочила, ощетинилась, оскалилась и, грозно рыча, куснула сначала Джека, а затем Белого, бросившихся к гусенку. Щенки, взвизгнув, убежали прочь. Тайга, видимо решив, что урок усвоен, спокойно отошла от гусенка. И щенки действительно не решались трогать птенца, хотя с интересом следили за каждым его движением. Иногда, забывшись, кто-нибудь из щенят пытался завязать более близкое знакомство с гусенком, особенно игрун Белый, но Тайга, неотступно следовавшая за своим подопечным, весьма недвусмысленно начинала рычать и показывать клыки. Таким же образом Тайга поступила и с шестью собаками проводников, которые вскоре появились в лагере. Псы стали далеко обходить гусенка, делая вид, что он им глубоко безразличен. Даже лихой гусятник Валет и хитрый Амнунда, вечно голодный и никогда не упускавший случая полакомиться, стыдливо отворачивались и, опустив хвосты, отходили в сторону при виде птенца.

Гусенок же, казалось, не знал чувства страха. Целыми днями он крутился у палатки, ловко ловил комаров и паутов. Собак и человеческие ноги он рассматривал как место, где можно покормиться, так как вокруг всегда вилось облако комаров. Боясь раздавить птенца, мы постоянно об этом помнили. Стоило собаке лечь, гусенок был уже тут как тут. Деловито и методично он начинал обирать комаров от носа до хвоста.