Джером Биксби - На суше и на море [1970]

Дерзкий гусенок вскоре стал промышлять у собак и их пищу. Было страшно смотреть, как из пасти, которая могла проглотить его в одну секунду, птенец деловито вытаскивал лакомые кусочки рыбы и мяса. И собаки, всегда такие злые и жадные, во время еды позволяли ему это. Иногда они мирно продолжали есть, иногда же отступали от миски, оставляя гусенку его добычу. Джек сразу же уходил, как только у миски появлялся гусенок. Собаки проводников держались в стороне, и с ними гусенок трапезу не разделял.

Свойство огня гусенок освоил не сразу. Неоднократно влезал в костер, и мы едва успевали его оттуда выхватить. И только когда здорово обжег лапку, понял, что с огнем шутки плохи. Но костра не боялся и холодными вечерами мирно грелся возле него вместе с людьми и собаками. Любил спать и у меня за пазухой.

Когда стали думать, как назвать гусенка, сошлись на одном — Фенькой. В птице было ярко выраженное женское начало. Гусенок целыми днями толокся на кухне, заглядывая во все кастрюли и сковородки, умудряясь стаскивать рыбу даже с горячей сковороды. Когда месили тесто, совал туда свой длинный нос. Если кто-нибудь стирал, тоже начинал трепать в воде какую-нибудь тряпочку. Был страшным чистюлей, то и дело разбирал клювом свой пушок, а затем перышки. Так и назвали гусенка Фенькой.

А уж говорунья была Фенька! Все время, даже сладко подремывая у костра, она издавала звуки. Они были разнообразными и всегда имели совершенно определенное значение. Если Фенька была мирно настроена и делала что-то для себя приятное — щипала травку, ловила комаров, — доносилось: «Ту-ту». Так же она отзывалась, если, потеряв ее из виду, кто-нибудь звал: «Фенька, где ты?» Когда же она была голодна и не могла ничего промыслить, то меланхолично произносила: «Пум-пум-пум». Если это не помогало, раздавались требовательные, сердитые и очень громкие крики: «И-уи! И-уи!» Гусенок растопыривал крылышки, начинал махать ими и хватать клювом людей за руки и одежду.

Когда Фенька подросла, она уже по-иному заставляла обращать на себя внимание. Проголодавшись за ночь, она на рассвете развивала бурную деятельность, поднимая в лагере ужасный шум. Прежде всего Фенька принималась за натянутые, как струны, веревки растяжки палатки. Затем переходила к пуговицам клапанов. К этому времени Фенька стала большой сильной птицей, и от ее проделок палатки ходили ходуном. Все просыпались. Раздавалось ворчание, недовольные возгласы. Но Фенька не унималась. Она находила «ударные инструменты» — таз, бидон или ведро. Методично ударяя по ним клювом, Фенька озорным глазом поглядывала вокруг и ждала эффекта. В ее сторону из палаток летели шапки, сапоги, тапочки. Но это ее не смущало — Фенька обладала железным характером. Чаще всего для предупреждения «народного гнева» я поднималась и шла пасти Феньку или давала ей чего-нибудь поесть. С детства Фенька боялась одного — потеряться. В лагере или около лодок, которые, видимо, привыкла считать неотъемлемой принадлежностью человека, она могла оставаться и в одиночестве. Но стоило Феньке потерять лагерь или людей из виду, ее охватывало беспокойство. В стороне от лагеря она не сводила со спутника своих круглых, настороженных глаз. И если он в шутку прятался, Фенька в панике начинала бестолково бегать, раскрыв крылышки, и издавала пронзительные, отчаянные крики. И стоило ей снова увидеть человека, как она тут же успокаивалась. Повзрослев, Фенька не избавилась от этой боязни потеряться, но кричала уже не «И-уи», а краткое басовитое «Га». Крикнет и оглядывается. А потом бросается на поиски.

Даже на реке Фенька ни на секунду не отставала от лодок. Однажды мы плыли по очень бурному участку реки. Лодки стремительно несло. Фенька в тот день избрала мою лодку и неотступно плыла за кормой. Приближался один из самых больших на нашем пути порогов. Рев его слышен был издали. Я плыла за лодкой радиста — лучшего нашего «морехода». Вот его лодка уже плывет через порог. Мою лодку подхватило и понесло. Я не успела сманеврировать, и меня бросило на камень. Лодка накренилась и остановилась. Кругом с диким ревом неслись потоки воды, перекатываясь через камни. Я растерялась, не зная, что предпринять, и вдруг увидела Феньку, которая отчаянно боролась с течением. Меня поразило, сколько в этом маленьком тельце силы. Клюв у нее был широко раскрыт — видимо, она звала на помощь. Еще мгновение — и Фенька, уцепившись за какой-то одной ей видимый подводный камень, прижалась к моей лодке. Глядя на нее, осмелела и я. Встала одной ногой на камень, за который зацепилась Фенька, и толкнула лодку. Течение подхватило ее и понесло. Я упала на дно лодки и схватилась за весла. Но как только я смогла оглядеться, сразу же увидела Феньку, плывущую за моей лодкой.

Когда мы разбивали временный лагерь, Фенька оставалась ждать нас у лодок или ковыляла за нами, лезла на крутые склоны, часто съезжала на животе по осыпям, но вновь карабкалась вверх.

Проводники с большим интересом относились к этой птице и часто говорили: «Однако Фенечка гусей понимать не будет. Человека понимать только будет». И правда, казалось, что она хорошо усвоила отдельные слова. Свое имя запомнила сразу. Стоило сказать: «Фенька, пойдем!» — и она сейчас же, что бы ни делала, послушно направлялась к зовущему. Так же хорошо она знала слово «на». Услышав его, тут же поднималась и тянулась к рукам. Очень не любила слово «нельзя». Оно приводило ее в ярость. Когда Фенька подросла, отношение к собакам у нее изменилось. От мирного сосуществования она перешла к агрессивным действиям. В ней появилась какая-то ненависть к собакам. При их приближении Фенька начинала взволнованно кланяться, гоготать. Сначала собакам нравилось, как она теребит их шерсть, и они, добродушно улыбаясь, подставляли ей бока. Тогда Фенька стала искать наиболее уязвимые места, хватая их за уши, нос, а Тайгу за больную лапу. Собаки начинали скулить, рычать и уходили прочь, но никогда не кусали птицу. Терпеливее всех переносила Фенькины издевательства Тайга. Боясь трагической развязки, мы прогоняли собак от Феньки, а она торжествующе кричала им вслед, стараясь еще раз ухватить за хвост. Мне надоело Фенькино нахальство, и я стала гнать не собак от Феньки, а наоборот. Но стоило сказать: «Фенька, нельзя трогать собак!» — как она буквально стервенела, приходила в страшное возбуждение. Шея ее вытягивалась, глаза делались лютыми, она махала крыльями и даже шипела, как змея. Но зато собаки явно злорадствовали и ликовали в такой момент.

Я все думала, откуда эта ненависть, и потом поняла, что мы сами привили ее, постоянно отгоняя от Феньки собак и покрикивая на них.