Станислав Лем - 137 секунд [журнальная публикация]

Каждый абонент платит очередные взносы в зависимости от времени, которое компьютеры были заняты работой в течение месяца, и при этом еще с какими-то коэффициентами и множителями. Если проблема, интересующая абонента, слишком трудна для ближайшего компьютера, диспетчер подключает к нему автоматическое подкрепление из федерального резерва, то есть из компьютеров, стоящих без нагрузки или загруженных слабо. Этот диспетчер, само собой, тоже компьютер.

Харт, у которого ехидства хоть отбавляй, заметил, что мне угодно было представлять мои ночные тет-а-тет с машиной как полные романтики свидания вдали ото всего света. Это-де больше в стиле приключенческих романов; на самом деле я торчу в куче абонентов, которые обычно между тремя и четырьмя часами утра спят, почему и сеть тогда менее загружена, и поэтому именно мой ИБМ и пользовался ее потенциалом так, как никогда бы не смог в часы утреннего максимума.

Харт проверил счета, которые ЮПИ оплачивала как абонент, и оказалось, что несколько раз мой ИБМ использовал за один присест от 60 до 65 процентов федеральной сети. Правда, такие невероятные нагрузки длились недолго, всего каких-нибудь два-три десятка секунд, но все равно, кто-то давно уже должен был бы заинтересоваться: чего это ради какой-то дежурный журналистишка забирает из сети такую мощность? Правда, теперь всем ведали компьютеры, и контролем потребления информации — тоже, а компьютеры не могут удивляться — по крайней мере до тех пор, пока счета оплачиваются аккуратно. Тут никакой проблемы не было, платил тоже компьютер, наш, из ЮПИ, бухгалтерский. Значит, проскочило и то, что за мой интерес к пейзажам Малого Сырта на Марсе ЮПИ уплатило 29 000 долларов. А любопытство осталось неудовлетворенным. Во всяком случае, мой компьютер, хоть он тогда и молчал в тряпочку, сделал все, что только было в его и не в его силах, раз за восемь минут его молчания сеть проделала биллионы и триллионы операций — и это черным по белому было отражено в месячном счете. Дело другое, что суть этих сизифовых трудов оставалась для нас за семью замками. Это были какие-то чисто алгебраические фокусы-покусы.

Должен вас предупредить, что это не история о духах. Дух нового типа появляется из высшей математики. Моя история должна изрядно разрастись, прежде чем у вас волосы на голове встанут дыбом, потому что сейчас я буду пересказывать то, что мне поведал Харт.

Информационная сеть похожа на электрическую, только вместо энергии из нее черпают информацию. Круговорот сведений, как и энергии, напоминает движение воды в хранилищах, соединенных водопроводами. Все течет туда, где меньше всего сопротивление, или же туда, где самый большой расход. Образно выражаясь, мой ИБМ, когда он терял связь с телетайпами, обращался за помощью к сети, и та кидалась на этот зов со скоростью тока в проводниках.

Прежде чем поспевала вызванная подмога, проходило от одной до двух секунд, и именно это время компьютер молчал. Но мы по-прежнему не понимали, как могла помогать компьютеру сеть. Как это она добиралась до какого-то Шерахабада, где как раз было землетрясение? Сеть — это замкнутая система объединенных компьютеров, слепых и глухих ко всему внешнему миру. Ее входы и выходы — это телетайпы, регистраторы в разных корпорациях или федеральных учреждениях, пульты управления в банках, в энергоцентралях, в крупных фирмах, аэропортах и так далее. У нее нет никаких глаз, ушей, собственных антенн, чувствительных датчиков, а кроме того, сама она не распространяется за пределы Соединенных Штатов. Харт сказал мне, что он не ворожея, не знахарь и не ясновидец. Сеть проявляет свойства, которые не планировались и которых не предвидели. Они ограничены, как об этом свидетельствует история с Марсом, следовательно, имеют физический характер, то есть подлежат исследованию, которое через какое-то время способно дать определенные результаты, но они заведомо не могут быть ответами на мои вопросы, потому что такого рода вопросы в науке вообще ставить нельзя.

Есть закон Паули, по которому на каждом квантовом уровне может находиться только одна частица, а не две, пять или миллион, и физика ограничивается таким утверждением, зато ее нельзя спрашивать, почему все частицы слепо соблюдают этот принцип или же кто или что запрещает им поступать по-другому.

У нас речь идет о том, чтобы убедиться, в каких пределах, при каких начальных и граничных условиях сеть может функционировать, а все остальное — это область современной фантастики.

Харт меня осадил (по крайней мере, на какое-то время) и занялся своими подсчетами и экспериментами, а я тем временем смог думать все, что мне придет в голову.

Этого он уже не мог мне запретить. Быть может, думал я, когда какое-то очередное предприятие включило в сеть свой компьютер, неведомо ни для кого оказался позади критический порог, и сеть стала организмом. Сразу же возникает образ чудовищного паука или электрического осьминога, щупальца-кабели которого зарыты в землю от Скалистых Гор до Атлантики. Монстр, занимаясь порученными ему подсчетами числа почтовых переводов и бронируя места в самолетах, одновременно потихоньку вынашивает страшные планы овладения миром и захвата человечества в плен!

Все это, разумеется, вздор. Сеть — это не организм, такой, как бактерия, дерево, зверь или человек; просто после критической точки сложности она стала системой, как становится системой звезда или галактика, когда в пространстве нагромоздится достаточно материи. Сеть — это система, сеть — организм, но лишенный сходства с любым из названных раньше, новый, такой, какого до сих пор еще не было. Правда, мы его построили сами, но до самого конца не знали, что, собственно, делаем. Мы им пользовались, но словно муравьи, пасущиеся на мозге, занятые лишь поисками того, что возбуждает вкусовые клетки на их челюстях и сяжках.

Я представлял себе, что весь мир вещей, до сей поры мертвых, — линии электропередач, подводные связные кабели, телевизионные антенны, может быть даже металлические сетки оград, фермы и распорки мостов, рельсы, стальные тросы, арматура в стенах бетонных зданий — все это после приказа-импульса, отданного сетью, сливается в одну огромную наблюдающую систему, которой считанные секунды командует именно мой ИБМ из-за того, что он благодаря двум-трем мелким случайностям стал центром, вокруг которого кристаллизуется вся эта мощь.

Но и эти мои бредовые размышления не могли объяснить — пусть хоть даже туманно — таких изумительных и таких конкретных свойств, как талант предвидеть события и как ограничение его двумя минутами.

Мы обсуждали с Хартом две вещи: практическое применение эффекта и его механизм. Вопреки первому впечатлению, практические перспективы эффекта 137 секунд и не слишком велики, и не так уж занимательны. Кроме того, двухминутное предсказание будущего наталкивается на казалось бы, второстепенное, но на деле принципиальное препятствие: для того, чтобы компьютер начал ставить прогнозы, его сначала необходимо навести на определенный след, настроить, а на это обычно требуется больше времени, чем те две минуты.