Майкл Фрейн - Оловянные солдатики

Вот важно, с сознанием собственной значимости, расхаживает по кабинету кукла Пошлак — председатель Объединенного телевидения, миллионер, напыщенный кретин, изрекающий мнимоглубокомысленные сентенции.

Вот, весь подобострастие, внимает его «откровениям» кукла Ныттинг — аристократ по недоразумению, насмерть запуганное ничтожество, ответственный за культурные связи в той же компании. А здесь, в сторонке, возложив локти на девственно чистый директорский стол, сидит совсем уж бессловесный и безликий манекен. Это Чиддингфолд, директор института автоматики, Руководящее Лицо, вся деятельность которого сводится к тому, чтобы Возглавлять.

А вот и его подчиненные. Запершись в служебном кабинете, играет сам с собой в гольф или подсматривает за директором его помощник Нунн — бывший бравый служака на ниве госбезопасности, бдительный страж государственных устоев, ныне маниакально подозрительный и безнадежно тупой интриган.

Тоскливо уставившись на пишущую машинку, восседает Хью Роу — глава отдела спорта, бесталанный руководитель, мечтательный графоман, все время пытающийся сочинить повесть и сочиняющий вместо этого хвалебные рецензии на нее.

Меланхолически ковыряет в ухе Голдвассер — руководитель отдела печати, интеллигент из породы трусливых либералов, вечно занятый решением мучительной проблемы, кто умнее — он, Голдвассер, или все-таки ненавистный ему Мак-Интош?

И сам Мак-Интош — кукла-интеллектуал, по всякому поводу и без повода ораторствующая о перспективах всеобщей кибернетизации, демонстрируя при этом безжизненную, машинную логику.

Паноптикум? Нет, научно-исследовательский институт автоматики имени Уильяма Морриса. Великий Моррис был, как известно, ярым противником машин.

Это не только смешно, это и символично: деятельность мак-интошей, голдвассеров и других механических кукол на ниве всеобщей автоматизации человечества так же противоречит подлинным интересам человечества, как имя Морриса — самой идее автоматизации. Но если подобная деятельность противоречит интересам людей, почему она оказывается все же возможной? И успешной? Почему Объединенное телевидение вкладывает солидный капитал в институт имени Морриса? Почему расширяются лаборатории и строятся новые корпуса?

Вслед за Фрэйном мы проходим по отделам института.

Отдел печати занят классификацией газетных материалов. Анализ информации, обрушиваемой ежедневно на головы читателей, показывает, что она представляет собой бесконечные вариации из одних и тех же стандартных, трафаретных блоков. Сами блоки придуманы заранее, безотносительно к реальной действительности. Механически повторяются одни и те же блоки слов в заголовках— меняется только способ их комбинирования. Так называемый поток информации оказывается совершенно искусственной, не отражающей жизни конструкцией, видимостью, скрывающей отсутствие информации.

Искусственный характер и механический способ конструирования этой псевдокультуры вполне допускают её изготовление с помощью электронных машин. Машина может комбинировать блоки-слова в крикливые заголовки и блоки-словосочетания в передовицы/ сенсационные сообщения и текущую хронику.

И всего удивительнее, что проверка подтверждает: механически составленный текст воспринимается читателями с той же бездумной привычностью и приблизительностью понимания, что и текст обычный.

Это означает, что кибернетизированная пресса формирует читателя-робота, для которого процесс чтения столь же механически-бездумен, как и переваривание пищи.

Отдел спорта анализирует спортивные игры и вызываемые ими эмоции. Ситуация оказывается сходной. Современный спорт выродился в механическую лотерею, разыгрываемую с помощью живых фигурок — спортсменов.

Эмоции болельщика — не более чем однозначные, стандартные реакции на случайные перипетии и случайные результаты игры. Вызвать такие эмоции может и специально запрограммированная машина, которая будет конструировать в своем электронном чреве все необходимые «случайности», будет придумывать и описывать ход несуществующей игры и сообщать название выигравшей команды.

Но можно шагнуть далее, рассуждает Мак-Интош. Можно и болельщика заменить машиной.

И в самом деле, реакции болельщика настолько примитивны и стандартны, что их также можно запрограммировать и воспроизвести на машине. Тогда совсем реальной станет перспектива, нарисованная Мак-Интошем: машины играют, машины «болеют», машины сами себе аплодируют и сами на себя делают ставки.

Значит, снова оказывается возможной замена еще одного куска живой действительности ее кибернетической, искусственной и по существу бутафорской имитацией. И это оказывается возможным потому, что упомянутая действительность уже давно всего лишь видимость, за которой скрывается далеко зашедший процесс качественного перерождения в механически-однообразную имитацию.

Но постепенная трансформация реальности сопровождается столь же постепенным перерождением зрителя-человека. Он уже не отличает видимости от сущности и не замечает ни автоматизма имитации, ни автоматизма собственных эмоций.

В отделе этики конструируются электронные машины, способные заменить людей в решении этических конфликтов, в вопросах морали и религии. Ведь ни для кого не секрет иллюзорность догм буржуазной морали. За их кажимостью, за соблюдением внешних норм и ритуалов обыватель скрывает примитивный и однозначный расчет. И сами ритуалы, и подлинные этические нормы поведения столь стандартны и примитивны, что можно составить их алгоритм и сконструировать на его основе «идеального прихожанина». Он будет надежно защищен от всякой «коммунистической заразы», будет исправно возносить ханжеские молитвы, а на деле руководствоваться моралью «робот роботу волк». Именно таков электронный «Самаритянин», созданный Мак-Интошем. Он измеряет череп соперника, чтобы решить: стоит его спасать или утопить. A следующая модель «Самаритянина» еще точнее воспроизводит свой человекоподобный прообраз: оказавшись на тонущем плоту с себе подобным, робот сражается не на жизнь, а на смерть с товарищем по несчастью, чтобы уцелеть.

Собравшиеся у бассейна люди заключают пари — кто же из этических автоматов победит. Так раскрывается полная тождественность моральных принципов «живых» роботоподобных обывателей и запрограммированных автоматов.

Фрэйн идет от пародии — на кибернетические игры, на увлечение поисками алгоритмов человеческого существования, ставшее возможным в связи с развитием кибернетики. Но, пародируя, он вскрывает истинный смысл этих игр и алгоритмов: нелепые этические автоматы действительно чем-то напоминают людей; поведение человека в современном обществе действительно в чем-то подчиняется немногим нехитрым алгоритмам. И тогда пародия перерастает свои рамки и ее объектом становится само буржуазное общество.