Сергей Смирнов - Без симптомов. Повести и рассказы

В общем, жил - не тужил, только вот обеды всегда доставляли мне волнение, ведь питался я тоже только растительностью. Такой вот психологический настрой: а вдруг вот этот листик, который я сейчас съем, не выдаст ровно столько кислорода, сколько нужно, чтобы прожить последнюю минуту до спасения. Я уж старался питаться лишь морковкой, редиской, огурцами; капусту вообще не ел - ее было навалом, но ведь у нее такие огромные листья…

В последние дни все-таки стало не хватать воды для цветов, и я подключил к системе автополива резервуар с питьевой водой, так что до самого конца мне пришлось слегка терпеть жажду, чего раньше я никак не предполагал. За два дня до спасения я открыл последний аварийный баллон с кислородом и после этого окончательно положился на,свои цветы: от них теперь уже полностью зависела моя судьба.

Спасение пришло неожиданно. Я спал, когда подошел спасательный корабль. Целый час обследовали развороченные отсеки и наконец обнаружили закрытую и неповрежденную оранжерею. С корабля выдвинули тамбур, приварили его к стене оранжереи с внешней стороны и вырезали в борту дыру. Спасатели забрались внутрь, увидели меня лежащим на полу, решили, что дело плохо, и, отстегнув костюмные присоски от пола, стали осторожно переворачивать меня на спину. Я дернулся, спросонок не разобрал, что к чему, чуть отбиваться не стал, потом разглядел смеющиеся лица… Когда стал влезать в тамбур, опомнился, рванулся назад, выкопал первую попавшуюся фиалку, мою фиалку, и вернулся обратно. Спасатели только плечами пожимали.

Я видел, как отделяли выдвижной тамбур от оранжереи. На экране мелькнуло светлое пятно вырезанной в борту дыры: там, внутри, продолжали еще гореть лампы дневного света. Это как прощальный жест друга, с которым я расставался навсегда. В тот момент в оранжерее уже царила пустота и адский холод, которые, наверное, быстро расправились с моим зеленым братством. У меня сжалось сердце, и я ушел из рубки управления. На Ганимеде меня осмотрели врачи, покачали головами и отправили на Землю.

Алексей замолчал.

- Да, - вдруг спохватился он, - та фиалка, которую я успел забрать с собой… Вот она.

Он расстегнул «молнию» на своей дорожной сумке и осторожно достал цветочный горшочек, накрытый Пластиковым колпаком.

…Когда мы возвращались на шоссе, я поймал себя на том, что иду след в след за Алексеем. Я вроде бы Усмехнулся про себя, но тем не менее продолжал идти так же. .

Машина пришла за нами точно в указанное время. Закрывая за собой дверцу, я взглянул на луг и на миг замер, ужаснувшись: откуда это там такой огромный участок поваленной и жестоко смятой травы? Вот ведь, весь луг испортили! Тут до меня дошло: это же я сам… Я как-то опасливо осмотрелся - как убийца, подумалось вдруг - захлопнул дверцу и почувствовал, что мне стыдно до корней волос. Не знаю, перед кем больше: перед Алексеем или… перед лугом. Кажется, я что-то начинал понимать… Земля ведь тоже космический корабль, только очень большой.

Бурый, неподвижный силуэт посреди ледника. Его нельзя было не заметить: день был ясен, солнце стояло в зените, ледник сиял матовой белизной - и бурая фигура посреди его русла казалась каким-то болезненно-инородным предметом…

Две недели я бродил кругами по горам, зная, что он должен появиться… Снежный человек… гоминоид… йети… Вот он, передо мной - и впервые я не удивился встрече. Я лишь почувствовал страшную усталость и не смог пересилить себя - присел на гранитный выступ.

Который раз я ухожу на поиски… и возвращаюсь ни с чем. Когда-то я мог бы похвастаться тем, что видел.

Теперь поздно. И раньше вряд ли бы мне поверили, а теперь и подавно: слишком уж много чудес я повидал. Да, теперь я наверняка единственный в своем роде очевидец: я видел лох-несское чудище, снежного человека, мокеле-мбембе…

Трижды передо мной над водами Лох-Несс появлялась горбатая спина и змеиная головка на длинной шее… Я терпеливо дожидался урочного часа, и, когда озерная гладь начинала колыхаться, расходясь кругами от темной живой массы, я замирал, затаив дыхание, и сердце билось часто и гулко… Я не бегал по берегу, ища новых очевидцев, свидетелей моего открытия. Я даже не брал с собой фотоаппарат - мне он не был нужен… У меня была иная цель, и хотя я заведомо знал, что там, в Шотландии, вряд ли сумею ее достичь, все равно я не жалел времени и средств, чтобы организовать поездку. Тогда мне было достаточно увидеть и удивиться.

То же стремление толкало меня в тропическую Африку. Мне удалось вычислить час и место - и я увидел мокеле-мбембе, динозавра из африканских сказаний… Когда затрещали кусты, будто сквозь чащу ломился бегемот или слон, я попросил проводников отойти и оставить меня одного. Они вытаращились на меня, как на самоубийцу:

- Мокеле! - махнул рукой старший, пригибаясь и делая страшные глаза. - Если мы вернемся без вас, нам не миновать окон с решетками.

Я протянул ему заранее написанное письмо.

- Скоро вернусь, - заверил я проводника. - А если что со мной случится, эта бумага гарантирует вам спокойную жизнь. .

Медлить было нельзя, и. я ринулся сквозь кусты в направлении треска. Я был уверен, что если к реке пробирается именно оно, а не бегемот или какая-нибудь действительно уцелевшая с мезозоя нечисть, то это чудовище меня не тронет. Мокеле, живущее на родине своего легендарного прототипа с середины тридцатых годов двадцатого столетия, для людей неопасно… Уже у самого берега я увидел его громадную тушу. Неуклюже переваливаясь с боку на бок, оно добралось до воды и не сошло, а сразу целиком, как валун, завалилось в реку с шумным всплеском - и мигом исчезло в мутной глубине… или растаяло…

Я стоял, завороженно глядя на расходящиеся в стороны волны… «Это оно! - пришла ко мне запоздалая мысль. - Конечно, оно!» Тут только я вспомнил о рассованных по карманам пробирках и кинулся к берегу… Поздно. Я вернулся домой в Москву с пустыми руками.

За четверть века я облазил весь Памир, бывал в Гималаях. Дюжину раз мне везло: я настигал существо, зовущееся «снежным человеком», - и всякая новая встреча заставляла меня замирать с раскрытым ртом. Я ни разу не снял его на пленку: у меня никогда не было желания кого-либо убеждать в его существовании или хвастаться званием очевидца. Я искал иное, но тайна всегда ускользала от меня.

В наследство мне досталось завидное здоровье: сейчас я еще способен кое-как карабкаться по скалам, лазить по непроходимым чащобам. Еще на десяток лет меня хватит - и кого-нибудь из своих «старых знакомых» я успею повидать еще раз… Но кому нужен очевидец, который молчит, ибо доказательств того, о чем его долг рассказать людям, у него до сих пор нет… Вот что гнетет меня. Пока я не раскрою секрета, пока мои коллеги не перестанут утверждать, что в привезенных мною с гор образцах «нет ничего особенного», - до того дня нечего завидовать мне, очевидцу, единственному, быть может, ныне человеку, посвященному в тайну всех этих странных созданий.