Александр Карнишин - Вся наша жизнь [Сборник; СИ]

— Алекс здесь? Кто-нибудь видел сегодня Алекса?

— Ну, вот, — недовольно пробурчал парень, понимаясь из-за стола и выходя в коридор. — Что еще случилось? У меня же личное время!

— Алекс? Ты, что ли, Алекс?

— Ну, я, а что?

— Не груби старшим, мальчик. Тебе — к Старому. Срочно.

— Врешь!

— Хранители не врут, пацан. Беги к Старому и не нарывайся. Он не любит ждать. Темнота была привычной. Подкованные сапоги гремели по бетону и металлу коридоров. Сначала бетон, а потом железные решетки — это возле складов и мастерских. Потом опять бетон. Старый по традиции занимал первый отсек от входа. А игровая и школьные помещения — в самом конце. Надо торопиться — Старый ждать не любит. Старый просто так не позовет. Хорошо, что успел сохраниться. Завтра можно будет доиграть.

Значит, команду надо сохранять, как во всех ролевках. Не герой важен, а целая команда, значит.

Жанжак проснулся, и какое-то мгновение лежал, не открывая глаз и мерно дыша. Потом осторожно приоткрыл глаза. В комнате было темно.

Сквозь закрытые на ночь ставни чуть пробивался красный колеблющийся свет. Костры горели на площади. Он снова закрыл глаза и стал ждать сна, вспоминая медленно и без эмоций все, что видел за день. Глупая, бессмысленная смерть девчонки-свободной. А разве бывает смерть не глупой? Но она даже ничего сделать не успела. Совсем молодая. Маленькая такая. Но вот сунулась вперед — и все. Молодой хранитель, сбросивший, наконец, с плеч свой ранец и копающийся в нем, пока здоровенный сын старосты как-то отбивается посохом от двух патрульных сразу, а Найф, уже срубивший быстро и совсем незаметно охранника, ковыряется в замке и потом открывает двери дружиной избы. Локо, отброшенный в сторону мощным ударом, с удивлением рассматривающий обломки своей деревяшки. Парень, стреляющий раз за разом из черного пистолета. Не каждому разведчику дают такое. Видно, дело и вправду было серьезное, раз Старый вооружил разведчика огнестрелом. Сколько он раз выстрелить успел? Пять? Или только четыре? Арбалетный болт, вылетевший из тени и почти пригвоздивший его к бревенчатой стене. Толпа озлобленных мужиков, выскочивших на улицу и тут же оказавшихся под ударом закованных в железо патрульных. Староста, склонившийся над сидящим у крыльца сыном, падает на него. Кровь из рассеченной головы заливает его рубаху, и Локо тоже весь в крови. Свободные, откуда-то появившиеся в селе, выпрыгивающие из-за домов. Общая схватка на площади, уцелеть в которой, кажется, просто невозможно. Появление наших. Как они вовремя! Все хранилище, все отряды, разом… Хотя, если бы патрульные не были отвлечены на дружинную избу, да на свободных, то неизвестно еще, как бы там все вышло. А значит, они все сделали правильно. Для своих — правильно. Старый все правильно рассчитал. Хранители ударили по свободным, тесня их к стальному клину патруля. Будто в ответ на стрельбу молодого — треск, как от трещотки, с колокольни. Такое оружие Жанжак видел один раз всего, когда во время учебы их водили к оружейникам. Пулемет — так называется. Только непонятно, куда стреляет, потому что никто не падает. И еще непонятно — откуда взялось? В селе такого точно не было. Сам Жанжак просто отскочил к своему дому, вырвался из схватки — потому что какой из него мечник? да никакой! — взобрался в распахнутые двери через обугленные ступени, и стал кидать из своего арбалета стрелу за стрелой в тех, кто показывался из качающейся по площади толпы, стараясь только не задеть своих. А когда к нему кинулись сразу двое, хлопнул дверью и накинул засов. А что было потом, он уже не видел. Только слышал. Такое было…

Какой-то свист, кто-то кричал на непонятном языке. Рубка была страшная. Потом сильный шум и пальба. Огнестрельное оружие. И много его. Как будто все склады хранилища распотрошили. Потом небольшая пауза, когда стало вдруг совсем-совсем тихо на площади. А потом в дверь постучали и раздался знакомый голос:

— Сосе-ед! Жанжак! Да выходите вы уже, все закончилось! Ну? Вы же лекарь, Жанжак, вы должны помогать людям! Он встал. Оказывается, все это время старый лекарь сидел на полу, прижавшись ухом к двери. Взял свою сумку и вышел, откинув засов.

Солнце давно село, но на площади было светло. Яркие светильники («прожектора» — вспомнил Жанжак) освещали толпу, прижатую к заборам.

На площади стояли машины. На машинах были пулеметы. И какие-то люди с оружием ходили по дворам. И еще такие же охраняли толпу, в которой были и местные дружинники, и хранители, и свободные и даже патрульный был с краю. Священник, нисколько не стесняясь, похлопал лекаря по бокам, скинул с его плеча перевязь с мечом, хмыкнул недоумевающе, покачав в руке пустые ножны без ножа, а потом подвел его к группе у машин:

— Это вот местный лекарь.

— Хорошо. Пусть лечит. А в конце было самое страшное. Бой — это совсем не страшно. Это может быть больно. Но не страшно. А страшно было, когда священник пошел к толпе и стал показывать то на одного, то на другого, и их выдергивали, ставили к стене, сухой треск — фигура ломалась и падала. И там уже была целая куча таких изломанных мертвых фигур. Священник показал на учителя, уцелевшего и даже не раненого. Но его не убили, а подвели к той же группе у машин.

— Учитель местный.

— Учитель, значит? Учить будешь?

— Буду, — сразу сказал учитель. И его отпустили. Сказали, чтобы шел и готовил класс к завтрашнему дню. Потом показали селу нового старосту. Жанжак даже и не удивился, когда старосту тоже вытащил на свет священник. Старостой стал Локо.

Он был весь в крови, но не ранен, только ушибы. А кровь, наверное, отца. Старого старосту все же зарубили патрульные. А рыжего Найфа увезли куда-то на одной машине. Жанжак не заметил, как постепенно снова провалился в сон. И во сне опять была черная безлунная ночь, и конные, и свободные, перебегающие от дома к дому, и он, лекарь, устало идущий через площадь к лежащим у забора раненым.

— Почему ты там повернул направо? Вот привязался. Какое его дело, если вдуматься? Кто, в конце концов, командир — он или я?

— Тебя колышет, малый?

— Я просто так спросил… Ну, вот. Сразу уже и обижается. Сразу губы распускает, а в глазах почти слеза.

— Ты спрашивай, конечно, но по делу. А не так вот — под руку!

Направо, потому что мне захотелось пойти направо. Мне лично. А налево мне как раз не захотелось. И пока в группе я командую, мы пойдем в ту сторону, куда захочется мне. Понял, пацан? Кивает. Понял. Попробовал бы не понять. Вчера подобрали его на дороге. Накормили, напоили. А теперь, вон, вопросы всякие задает.

Разговоры заводит. Быстро как оклемался. А мне тут именно направо…

Интуиция? Так это называли раньше? Вот — у меня она самая. Налево мне совсем не хотелось. Направо — сколько угодно. Я на развилке и повернул…