Джеймс Ганн - Бессмертные (сборник)

Я поднимался по лестнице, медленно и монотонно ступая по низким ступеням, ведущим к массивному порталу Дворца. Внизу стояли зеваки, потому что редко увидишь монаха вне стен монастыря, а уж возле Дворца и вовсе никогда. Я был одет в грубую серую рясу и капюшон, приходилось следить за тем, чтобы не споткнуться.

На меня глазели блестящие аристократы, их жены и бдительные охранники, но никто не пытался меня задержать. Я дошел до двери и остановился, она была в три раза выше меня, рядом с нею я почувствовал себя маленьким и жалким. Отведя большой молоток в форме планеты с вырезанными на ней контурами континентов, я стукнул, и дверь глухо загудела. Я ждал, и наконец она со скрипом открылась. Ею пользовались не так уж часто.

Передо мной стоял невольник в блестящей оранжевой с голубым ливрее и с золотой цепью на шее.

— Что вам угодно? — вежливо спросил он.

— Я хочу предстать перед Высшим Судом.

— Перед Высшим Судом? — повторил он.

Я кивнул.

— Он уже собрался?

— Да, отче. Но что вам нужно от Суда?

— Это я скажу только Суду.

Он удивленно покачал головой и повел меня длинными извилистыми коридорами. Высокие потолки были богато украшены фресками, изображающими Императора и его предков, пушистые ковры глушили звук наших шагов. Они покрывали почти весь пол, и только по краям виднелся розовый, почти прозрачный мрамор.

Невольник остановился перед высокой дверью, деревянной с позолотой, распахнул ее и сказал:

— Высший Суд, отче.

Я переступил порог и остановился. В конце огромного зала находилось возвышение, на котором стоял длинный высокий стол, а за ним сидели трое мужчин с угрюмыми лицами, одетые в оранжевые тоги. Позади них стоял высокий, богато украшенный трон, пустой.

Перед темным столом в небольшой деревянной клетке я увидел невольника, скорчившегося, оборванного и жалкого. Дальше на низких скамьях сидели другие невольники, вольноотпущенники, ремесленники. Некоторые смотрели на большой стол и пустой трон с надеждой, другие не отрывали взгляда от пола. Вдоль стен стояли наемники в ярких мундирах, двое, скрестив на груди руки, стояли перед столом, следя за скамьями. Наемники были равнодушны и спокойны, они не ждали бунта, здесь не могло произойти ничего такого.

«Богатство и нищета, — подумал я, — встречаются здесь, в суде, перед которым все равны. Но почему здесь нет ни аристократов, ни Торговцев?» Мне вдруг вспомнилась старая поговорка: «Закон существует для нищих, это единственное, что они могут себе позволить».

При виде меня люди на скамьях начали перешептываться, наемники зашевелились, даже судьи посмотрели на меня, хмуря брови. Я пригляделся к ним. Крайний справа был стар, у него были седые волосы и морщинистое лицо, но глаза напоминали два холодных голубых камня. Крайний слева был молод и явно пресыщен. Он сидел, откинувшись назад, с презрительным выражением на лице. Между ними сидел статный мужчина неопределенного возраста с надменным лицом. Он был тверд, как скала, а глаза его были глазами ястреба. Чем-то он напомнил мне Сабатини. С ним следовало держать ухо востро.

Продолжая хмуриться, он обратился к дрожащему невольнику.

— Какой рукой преступник украл хлеб? — громко спросил он.

— Правой рукой, Высокий Суд, — ответил один из наемников, стоявших у стола.

— Закон гласит, — произнес судья, пронзая невольника взглядом, — что наказание за кражу — лишение руки. Она никогда больше ничего не украдет.

Поднялся деревянный молоток, и по залу пронесся чистый звук, символизирующий голос правды.

Невольник беззвучно зарыдал, люди на скамьях вздохнули. Стало тихо, двое наемников подошли и утащили невольника в небольшую черную дверь справа от стола. Следующие двое заняли их место.

Судьи обратились ко мне, я почувствовал на себе ястребиный взгляд и вздрогнул.

— Что привело тебя сюда, отче? — спросил он.

— Я ищу справедливости, — ответил я.

— Для кого?

— Для меня.

По залу пронесся шепоток.

— Кто причинил тебе вред, отче?

— Все. Но не потому я здесь. Я пришел, чтобы отдаться в руки закона.

— Редкий случай, — загремел судья, хмуря брови. — Какое же преступление ты совершил?

— Убийство.

Зал замер, потом загудел. Молоток стукнул несколько раз.

— Тихо! — рявкнул судья. — Тихо все!

Все умолкли, а он посмотрел на меня внимательными черными глазами.

— Ты хочешь покинуть орден?

— Нет, — тихо ответил я.

Он скривился, а старый судья наклонился вперед.

— Тогда зачем ты пришел и мешаешь работе Суда?

— Светские власти обязаны задержать монаха, совершившего преступление, и подвергнуть светскому суду, дабы он ответил за свой проступок. И вот я здесь.

Ястреб тут же задал вопрос:

— Ты признаешь свою вину?

— Я невиновен!

Зал загудел. По знаку судьи наемники шагнули вперед, и голоса стихли.

— Если ты пришел насмехаться над Императорским Судом, то будешь примерно наказан, — сказал он. — Если же намерения твои благородны, справедливость восторжествует. Ты сказал, что не виновен в совершенном тобой преступлении. На каком основании ты это говоришь?

— Я убил, защищая себя и свою свободу.

— Единственное оправдание убийства — это действия в защиту Императора.

— В таком случае я апеллирую к церковным властям.

— Епископ в суде? — спросил судья, но ему никто не ответил. — Хорошо, ты будешь задержан до завтра.

Он повернулся к молодому судье, что-то шептавшему ему, потом вновь выпрямился.

— Увести обвиняемого!

Когда ко мне подходили наемники, я заметил, что молодой судья встал и идет к высокой двери за троном.

Черная дверца открылась, и меня вывели из зала.

Я видел уже немало камер и нашел, что императорские довольно удобны, пожалуй, даже удобнее моей кельи в монастыре. Та, в которую меня посадили, была чистой, сухой и светлой. Я лег на нары и уснул спокойным сном.

Вскоре за мной пришли двое наемников и проводили наверх, в зал Суда. Я вновь стоял перед высоким столом, но теперь все было иначе. Меня отделяла от него решетка, а скамьи исчезли. Вместо них поставили удобные стулья, их заняли Бароны и другие благородно-рожденные. Богатые, сияющие и веселые, они беседовали со своими дамами, словно явившись на представление.

Передо мной, небрежно развалившись в креслах, сидели трое судей. Они перешептывались между собой, поглядывали на меня и таинственно улыбались. Я беспокойно шевельнулся.

Все чего-то ждали. Звук множества голосов и смех еще больше усиливали впечатление, что в воздухе над моей головой чья-то могучая рука держит меч, занесенный для удара. Однако зрители не догадывались, что меч этот обоюдоострый.

Я ждал, довольный, что тень капюшона скрывает мое лицо. Напряжение росло. Внезапно все вскочили на ноги — аристократы у меня за спиной, судьи впереди — все смотрели на дверь за троном. Она открылась, вошли телохранители, быстрые и настороженные, а за ними — мужчина средних лет, толстый, сопящий от усилия, необходимого, чтобы двигать это массивное тело. Лицом он напоминал кабана, глаза его были маленькими и хитрыми. Подойдя к трону, он сел, с трудом поместившись на нем.