Джеймс Ганн - Бессмертные (сборник)

— Говори, сын мой, — подбодрил меня Архиепископ.

— Во-первых, я хочу поехать на Землю.

— Что ты будешь там делать?

— Я хочу ее увидеть. Может, это сентиментально, но я хотел бы жить там, где жили телепаты, познать покой, который знали они, смотреть на их небо, ходить по их планете и, может, когда-нибудь научиться делать то, что могли делать они. Там есть некие таинственные вещи, и я знаю, где их найти. Лаури тоже знает. Я не стал бы их трогать, ибо они для тех, кто придет, когда меня уже не будет в живых. Но то, что я познаю тайну, не уменьшит их ценности. Я хотел бы построить там поселок. Телепатов, найденных Церковью, нужно тоже отправлять на Землю, чтобы они развивались там, где жили их отцы.

— А борьбу ты оставишь другим? — спросил Архиепископ.

— Если я буду нужен, достаточно будет просто прислать за мной корабль.

Он кивнул.

— А вторая просьба?

— Я хочу Лаури.

Девушка сдавленно вскрикнула, и, даже не глядя на нее, я знал, что она побелела, как стена. Я смотрел на Архиепископа, и меня удивила боль, отразившаяся на его лице.

Он повернулся к Лаури.

— Как же я могу тебя отдать?

— А какое ты имеешь на нее право? — спросил я.

Он посмотрел на меня.

— Пожалуй, никакого, если не считать, что она моя дочь.

— Твоя дочь?! — воскликнул я.

— Это лучший человек во всей Галактике! — вспыхнула Лаури. — Если когда-то в прошлом он и согрешил, то давно искупил свой грех.

— Грех невозможно зачеркнуть, — сказал он, глядя на нее и гладя темные волосы. — Я любил ее мать, а сейчас люблю Лаури. Это грех, о котором я никогда не жалел, хотя и буду за него проклят.

— Никогда, отец! — воскликнула девушка.

— И ты послал ее туда, вниз, в эту грязь! — возмутился я.

— Он не посылал меня, — Лаури яростно защищала отца. — Я молила его, чтобы он позволил мне спуститься. Как он мог мне отказать, если посылал других?

— Ты отпустишь ее? — повторил я свой вопрос.

— Да, — вздохнул он. — Отпущу. Если она хочет уйти с тобой, я не могу ее удерживать. Говори, Лаури.

Я посмотрел на девушку. Слезы сверкали в ее глазах, и я любил ее больше, чем прежде, больше, чем мог когда-нибудь полюбить кого-то или что-то.

— Но между нами все иначе, правда Уилл? — Голос ее дрожал.

— Да, — ответил я. — Да…

— Тогда как ты можешь просить, чтобы я пошла с тобой? Как я буду чувствовать себя, зная, о чем ты думаешь, что чувствуешь, зная, что ты помнишь? Все время зная, что ты не можешь меня простить?

— Я думал об этом, — произнес я сквозь стиснутые зубы, — но у меня нет выбора. Я сделал его уже давно и ничего не могу изменить. Сейчас я не могу забыть. Может, когда-нибудь, когда я стану лучше и мудрее, это потеряет значение, но сейчас это изменило все и, может, всегда будет так, но… я люблю тебя, Лаури! Я не прошу тебя решать прямо сейчас, я могу подождать. Я буду ждать долго… всегда. И каждая минута ожидания будет как смерть.

Я встал.

— Простить? — сказал я. — Это еще вопрос, кого здесь надо прощать.

Почти ничего не видя вокруг себя, я прошел по коридору к своей комнате и стал ждать.

Я шел по земному лугу, глядя на зеленые холмы на горизонте. Земля была стара и мудра, а горы стары и изъедены дождями и ветрами. Над головой моей раскинулось голубое небо, под ногами стелилась зеленая трава, а вокруг — покой и тишина. Я глубоко вдыхал ее, впитывал всем телом.

Я сделался старше и умнее, но чувствовал почти физическую боль, глядя, как корабль садится на луг, в черный круг сожженной травы.

У корабля, у подножия высокого трапа, меня ждал капитан.

— Прошу прощения за спешку, — уважительно произнес он, — но Совет уже много дней ждет нового Архиепископа.

Я вздохнул, подал руку Лаури, и вместе с ней мы пошли вверх по лестнице, ведущей нас обратно к звездам…

Голоса шептали что-то.

Макдональд вслушивался в них, зная, что этот шепот наполнен значением, что ему пытаются что-то сказать, и что он мог бы понять их и ответить, если бы только сумел сосредоточиться на том, что они говорят. Он попытался еще рас.

— За всем этим, как некая молчаливая тень, притаившаяся за дверью, скрывается вопрос «Есть ли там кто-то?», на который мы не можем ответить иначе, чем утвердительно.

Говорил Боб Адамс, признанный advocatus diaboli; при этом он вызывающе поглядывал на собравшихся за столом. Его круглое лицо, несмотря на холод, царивший в комнате, облицованной деревянными панелями, усеивали бисеринки пота.