Джеймс Блиш - Города в полете (сборник)

— Мы угодили в какой–то тупик, — меланхолично произнес сенатор.

— Не слишком ли рано делать подобные выводы? — спросил Корси.

— Сейчас, в две тысячи тринадцатом году? Не думаю. Но, если я слишком тороплюсь, используя именно этот аргумент, можно привести и другие. Почему за последние пятнадцать лет не состоялось ни одной крупной исследовательской экспедиции? Когда открыли десятую планету — Прозерпину я уж подумал, что какой–нибудь университет или фонд проявит интерес к отправке туда команды исследователей. У планеты — прекрасная большая луна, способная стать отличной базой, а в ее небе практически не видно солнца, и нечему испортить фотопластинки. Солнце там — всего лишь астрономический объект нулевой звездной величины. И так далее. Подобные вещи раньше служили хлебом и вином для частных исследователей. Имей мы миллионера с жаждой к исследованиям, вроде старика Хэйла, например, или сильного организатора, стремящегося к известности — вроде Бэрда — мы давно получили бы станцию Прозерпина–2. И все же космос мертв. Мертв с той поры, как мы создали станцию на Титане. А это было еще в 1981 году. Почему?

Некоторое время Уэгонер молча смотрел в огонь.

— Кроме того, — произнес он наконец, — существует еще и вопрос изобретательства в рассматриваемой области. Оно прекратилось, Сеппи. Замерло полностью.

— Вроде бы мне припоминается один недавний доклад парней с Титана…

— По ксенобактериологии. Естественно. Но это не имеет отношения к космическим полетам, Сеппи. Космические полеты сделали такие работы доступными. Но их результаты вовсе не влияют на сам способ космических полетов. Они не улучшают его, не делают более привлекательным. Даже ученые не заинтересованы в космосе. НИКТО больше не интересуется космическими полетами. Вот почему прекратились всякие нововведения.

Например, мы по–прежнему используем ракеты с ионными двигателями и атомными силовыми установками. Принцип донельзя отработанный. Существует тысяча его различных вариантов. Но сам он описан Каплингом еще в 1954! Подумай об этом, Сеппи. Хоть бы один–единственный новый проект двигателя за ПЯТЬДЕСЯТ лет! А как насчет конструкций корпуса? Они по–прежнему основаны на работах фон Брауна — еще более ранних, чем работы Каплинга. Неужели нет ничего лучше корпуса, напоминающего сцепленные луковки? Или этих снабженных движками планеров, используемых, как космические челноки? И я не смог отыскать ничего лучшего в архивах комиссии [автор, создавая свой роман, предвидел качественный застой в освоении космоса, но действительность оказалась куда хуже; ионный двигатель остался мечтой и вот уж двадцать лет как не рискуем повторить шаг за пределы околоземной орбиты].

— А ты уверен, что сможешь отличить незначительное изменение от значительного?

— Сам посуди, — мрачно произнес Уэгонер. — Новейшим шедевром конструкторской мысли в области ракетостроения являются противоперегрузочные кресла на эллиптических рессорах, которые сопротивляются перегрузкам и как листовые и как спиральные пружины. Испытатели говорят, в таком кресле чувствуешь себя будто в авоське, набитой недозрелыми помидорами. Но творцы этой штуки намерены вскорости ликвидировать недостатки. Думаю, помидорные. Информация моя, конечно, совершенно секретная.

— Что ж, еще одна «совершенно секретная» штучка, о которой мне не положено знать, — вздохнул Корси. — По счастью, забыть об этом не составит никакого труда.

— Хорошо, давай обратимся к другому. Мы разработали новый тип бутылки для хранения воды на кораблях. Она изготавливается из алюминиевой фольги и может сплющиваться наподобие тюбика для зубной пасты, отчего вода поступает в рот пьющего.

— Но пластиковая мембрана, сжимаемая давлением воздуха удобнее и весит меньше…

— Конечно же! Но трубка из фольги уже принята как стандарт для пайков в виде пасты. Единственная новизна в том, что предложено использовать ее и для хранения воды. Это изделие поступило к нам от лоббиста компании «Канам Металлы», при поддержке пары сенаторов с северо–запада Тихоокеанского побережья. Можешь предположить, что мы с ним сделали.

— Пожалуй, начинаю понимать, куда ты клонишь.

— Что ж, тогда я буду закругляться, — заявил Уэгонер. — Все дело в том, что разваливается существующая сейчас структура космических полетов. Она устарела, чрезмерно перегружена, ни на что не годна. Куда ни кинь полный застой. Нет. Даже хуже — мы откатываемся вспять. Сейчас наши корабли должны быть куда как стремительнее и совершеннее, а также способными нести большее количество груза. Нам пора уже покончить с различием между кораблями, совершающими посадки на планеты и беспосадочными системами.

Весь вопрос в ИСПОЛЬЗОВАНИИ планет для чего–нибудь еще кроме исследовательских работ, а именно для создания поселений. Однако этого больше никто даже не обсуждает. И наши шансы на создание поселений с каждым годом все убывают. Ассигнования постоянно урезаются. Становится все труднее и труднее убедить Конгресс, что от космических полетов есть какая–то польза. Практически невозможно объяснить Конгрессу, что фундаментальные исследования в конце концов приносят прибыль. Конгрессмены переизбираются каждые два года, сенаторы — каждые шесть лет. Вот примерно тот срок, в пределах которого они готовы заглянуть в будущее. Допустим, мы попытались бы растолковать им свою программу фундаментальных исследований. Да только ничего путного бы у нас не вышло. Все засекречено.

И наконец, Сеппи. Возможно, сейчас говорит лишь мое собственное невежество. Даже если и так, мне с ним и жить. Я считаю, что к настоящему времени у нас должен иметься хоть какой–то, хотя бы слабый, ключик к МЕЖЗВЕЗДНОМУ двигателю. У нас должна быть хотя бы модель — не имеет значения, сколь неуклюжая. Пусть такая же неуклюжая, как ракетка, запускаемая на фейерверке Четвертого Июля в сравнении с двигателем Каплинга. Чтобы хоть был виден принцип. Но у нас и этого нет. Я думаю, мы просто отказались от звезд. Никто из тех, с кем я общался на эту тему, не считает, что мы до них вообще когда–нибудь доберемся.

Корси встал и легким шагом подошел к окну. Остановился, став спиной к сенатору, словно пытаясь рассмотреть пустынную улицу сквозь плотные, не пропускающие света, шторы.

Для привыкших к пламени глаз Уэгонера он представлялся не более, чем тенью. Неожиданно сенатор подумал, возможно уже в двадцатый раз за последние полгода, что Корси, наверное, даже рад выбраться из всей этой каши, несмотря на прилепившийся к нему ярлык неблагонадежного. И затем, наверное, тоже в двадцатый раз, Уэгонеру вспомнились бесконечные проверочные слушания. Водопады фальшивых свидетельств и слухов. Потоки свидетелей без лиц и имен. Шумиха в прессе о том, что еще в колледже, Корси жил в одной комнате с человеком, в прошлом являвшимся членом радикальной группировки. Обвинения в сенатском комитете со стороны одного из конгрессменов, нанятых Мак–Хайнери. Снова слушания, бесконечная бомбардировка поношениями и ненавистью. Письма, начинавшиеся «Дорогой доктор Корсец, Вы — задница» и подписанные «Настоящий Американец».