Майкл Коуни - Воплощенный идеал (сборник романов)

— Иди сюда, дорогой, и посмотри, что я обнаружила, — подозвала она меня.

Когда я подошел, она показала четко вырезанные на грубой коре мертвого дерева инициалы: Д. М. + С. Л.

Это воспоминание было самым ярким. Если остальные появлялись в виде обрывочных, расплывчатых картин, то это при каждом прикосновении звучало, подобно арфе Эола.

Как я не понял с самого начала, что Сюзанна была мечтой, ибо лишь мечта столь совершенна! Она была харизмой, даром Божьим, мимолетным прекрасным видением любви, красоты и жизни, на мгновение осветившим мой путь майским мотыльком в осеннее ненастье. Мне казалось, что она со мной, я держу ее в своих объятиях! А раз так, то я, глупец, посчитал, что она моя навсегда…

Но она всего лишь дитя Эксперимента. Эксперимент закончился, и она исчезла. Порой мне бывает трудно поверить, что Сюзанна существовала. В тот ноябрьский день, когда я вернулся в Фалькомб, ее уже не было со мной. Я не знал, куда она ушла, а если бы знал, то последовал бы за ней. Где-то когда-то случается то, чего мы совсем не желаем. Встречаются миры, и оказывается, что в них кому-то уже нет места…

Конечно, я искал ее в течение этих ужасных недель, когда все вокруг казалось таким чужим и странным. Я видел живыми тех, кого считал мертвыми, а сам был бесконечно одинок в мире, существование которого мог объяснить лишь я один. Я расспрашивал о ней, но ее никто не знал. Тогда все решили, что у Джона Мэйна нервный срыв, поехала крыша. Все заботливо советовали мне отдохнуть. В конце концов я согласился взглянуть на мир их глазами. Они жили своей простой, спокойной, хотя и малоинтересной жизнью, какой жил и я, пока однажды под вечер не поднялся на скалы и не стал кричать что-то невразумительное об убийствах, параллельных мирах и прекрасной девушке по имени Сюзанна…

— Послушай, изменник ты эдакий, не твои ли здесь инициалы? — шутливо воскликнула Марианна, вопросительно посмотрев на меня лучистыми карими глазами.

— Случайное совпадение, — пробормотал я.

Мы отошли подальше. Канаты натянулись, и кран, подняв огромный ствол поваленного молнией дерева, с грохотом опустил его в кузов грузовика.

Марианна, успокоенная, засмеялась, а я поцеловал ее в щеку. Уводя оттуда жену, я был рад, что в ее памяти нет места воспоминаниям о Сюзанне. Ее не должна мучить тень чужого прошлого.

Я часто вспоминаю тот день в Алике, когда мы с отцом и матерью торопливо носились туда-сюда, складывая в кучу на крыльце наши вещи, готовясь к отпуску в Паллахакси. Хотя я был тогда ещё мальчишкой, но уже достаточно хорошо знал взрослых, чтобы по возможности держаться в стороне во время этого ежегодного события, которое почему-то всегда вызывало состояние, близкое к панике. Мать бегала вокруг с отсутствующим взглядом, постоянно спрашивая о местонахождении жизненно необходимых предметов и затем отвечая на свои же собственные вопросы. Отец, высокий и величественный, спускался и поднимался по ступеням, ведущим в подвал, с канистрами для предмета его гордости – самоходного мотокара. Каждый раз, когда родители бросали взгляд на меня, в их глазах не было любви.

Так что я старался не попадаться им на глаза, тем не менее следя за тем, чтобы не были забыты мои собственные вещи. Я уже сунул в кучу свой слингбольный мяч, кругляшечную доску, модель грум-глиссера и рыболовную сетку. Во время тайного визита к мотокару я спрятал за задним сиденьем клетку с ручными бегунчиками. В это мгновение из дома появился отец с ещё одной канистрой в руке. Он хмуро взглянул на меня.

– Если хочешь принести хоть какую-то пользу, можешь заправить бак. – Он поставил канистру рядом с машиной и протянул мне медную воронку. – Не пролей. В наши дни это большая ценность.

Он имел в виду дефицит, возникший вследствие войны. Мне казалось, что вряд ли он когда-либо имел в виду что-либо другое. Когда он вернулся обратно в дом, я отвинтил пробку, вдыхая пьянящий запах спирта. Эта жидкость всегда привлекала меня; моему мальчишескому разуму казалось невероятным, что жидкость, особенно жидкость, очень напоминающая воду, способна гореть. Как-то раз, по предложению приятеля, я попытался её пить.

Спирт, говорил приятель, основа пива, вина и всех прочих возбуждающих, запрещённых напитков, которые подавали в забегаловках.

И вот однажды ночью я пробрался в подвал, крепко держась за тёплый камень, чтобы отогнать страх, открыл канистру и отхлебнул из неё. Судя по тому, как спирт обжёг мой рот и горло, я вовсе не удивился тому, что он может приводить в действие паровой двигатель. Но я не мог поверить тому, что люди пьют это для удовольствия. Шатаясь и испытывая тошноту, я какое-то время стоял и стонал, прислонившись к стене, чувствуя, как вдоль позвоночника стекает холодный пот. Была зима, и холодная планета Ракс наблюдала за мной, словно дьявольский глаз; ледяные зимние ночи в Алике навевали ужас.

Но я всегда связывал Паллахакси с летом и теплом, и именно туда мы сегодня отправлялись. Я вставил носик воронки в горловину мотокара, наклонил канистру, и спирт с бульканьем потёк в бак. Через дорогу за мной наблюдали три маленькие девочки. Они разинули грязные рты от восхищения и зависти при виде великолепной машины. Я поставил пустую канистру на землю и поднял другую. Одна из девчонок швырнула камень, который ударился о полированную поверхность, затем все три с воплями кинулись по дороге прочь.

За домами через дорогу виднелись высокие шпили зданий Парламента, где Регент возглавлял Палату Депутатов и где в маленьком тёмном кабинете работал мой отец в должности секретаря министра общественных дел. Мой отец – парл, а мотокар, во всём своём блеске, служил веским доказательством социальной значимости отца. Досада детишек была понятна, но чем же виновата машина?

Я повернулся и взглянул на наш дом. Это было большое сооружение из местного жёлтого камня. В окне промелькнуло встревоженное лицо матери.

Mесколько разумных цветов охотились в саду за неуловимыми насекомыми, и, помню, меня тогда удивило, что сад выглядел в том году столь неухоженным.

Повсюду росли сорняки – расползлись, словно раковая опухоль, удушая последние синеподы изумрудными гарротами. Их неумолимое наступление внушало необъяснимый страх, и я внезапно содрогнулся, представив себе, что к тому времени, когда мы вернёмся из отпуска, они завладеют домом и, пробравшись ночью сквозь обшивку стен, задушат нас во сне.

– Дроув!

Надо мной возвышался отец, протягивая мне ещё одну канистру. Я виновато поднял глаза, и он со странным выражением пожал плечами.

– Ладно, Дроув. – Он тоже разглядывал дом. – Я сам закончу. Иди собери свои вещи.