Майкл Коуни - Воплощенный идеал (сборник романов)

Быстрым взглядом я окинул свою комнату. В Паллахакси мне понадобится совсем немного вещей: там нас ожидает другой мир и другие занятия. В соседней комнате слышались быстрые шаги матери.

На подоконнике стояла стеклянная банка с моим ледяным гоблином. Я чуть не забыл о ней. Я внимательно рассмотрел её, и мне показалось, что я вижу тонкую плёнку кристаллов на поверхности густой жидкости. Я огляделся вокруг, нашёл палочку и осторожно дотронулся до ледяного гоблина. Ничего не произошло.

Прошлой зимой, когда далёкое солнце едва было заметно на небе и Ракс казался ночью жуткой холодной глыбой, среди соседских ребят возникло повальное увлечение ледяными гоблинами. Никто не мог в точности сказать, с чего началось это увлечение, но вдруг оказалось, что у всех есть стеклянные банки, наполненные насыщенными растворами, в которых с каждым днём росли удивительные кристаллы, пришедшие с болотистых прибрежных равнин, где жили ледяные дьяволы.

– Надеюсь, ты не собираешься брать эту гадость с собой! – воскликнула мать, когда я вышел из комнаты с гоблином в руках.

– Не могу же я его оставить, правда? Он почти готов. – Чувствуя страх в её голосе, я развил свою мысль. – Я начал делать его тогда же, когда и Джоэло с нашей улицы. Гоблин Джоэло ожил два дня назад и чуть не откусил ему палец. Смотри! – Я покачал банкой у неё под носом, и она отшатнулась.

– Убери эту мёрзлую дрянь! – крикнула она. Я с удивлением уставился на неё, так как до сих пор не слышал, чтобы мать ругалась. Я услышал шаги отца и, быстро поставив гоблина на стол, отвернулся и начал возиться в углу с кучей одежды.

– Что случилось? Это ты кричала, Файетт?

– О… О, всё в порядке. Дроув меня немного напугал, вот и всё. В самом деле, ничего страшного, Берт.

Я почувствовал руку отца на плече и с некоторым колебанием повернулся к нему лицом. Он холодно посмотрел мне в глаза.

– Давай говорить прямо, Дроув. Хочешь поехать в Паллахакси – тогда веди себя как следует. У меня хватает забот и без твоих глупостей. Иди и отнеси вещи в машину.

Мне всегда казалось несправедливым, что отец может силой заставить меня подчиниться его воле. Когда человек становится взрослым, полностью формируется его интеллект, и с этого момента он начинает катиться вниз под гору. Вот так же и с моим отцом, с обидой думал я, загружая мотокар.

Напыщенный старый дурень, сознавая свою неспособность победить меня интеллектуально, вынужден прибегать к угрозам. В некотором смысле я вышел победителем из этого небольшого поединка.

Проблема была в том, что отец этого не сознавал. Он бегал из комнат на крыльцо и обратно, не обращая на меня внимания, в то время как я пытался поспевать за ним – безуспешно, поскольку груда ящиков продолжала расти. Я доставил себе небольшое удовольствие, швырнув его вещи в багажник, в то время как свой собственный багаж аккуратно разместил на свободном сиденье.

Я обнаружил, что размышляю о том, почему мне нравится время от времени пугать мать, и решил, что меня подсознательно возмущает её глупость. Она жила во власти предрассудков, считая их неопровержимыми аргументами в любом споре.

Мы все страшно боялись холода – подобный страх вполне естественен, и, несомненно, возник как средство, предупреждающее нас о том, чем грозят нам ночь, зима и стужа. Но ужас перед холодом, который испытывала мать, был куда сильнее: совершенно неоправданный и, вполне возможно, наследственный.

Всё дело в том, что её сестра попала в сумасшедший дом. В этом нет ничего особенного, и такое случается со многими, но мать сумела облечь эту историю в форму высокой драмы.

Мне всегда казалось, что тётя Зу как-то влияла на моего отца; во всяком случае, она уговорила его одолжить ей мотокар – она хотела показать меня каким-то дальним родственникам. Была зима.

Мы были на полпути домой, в совершенно безлюдной местности, когда кончилось топливо и мотокар, зашипев, остановился.

– О Господи, – тихо сказала тётя Зу. – Нам придётся идти пешком, Дроув. Надеюсь, твоим маленьким ножкам хватит сил. – Я в точности запомнил её слова.

И мы пошли пешком. Я знал, что нам никогда не удастся добраться домой до темноты, что вместе с темнотой придёт холод, а мы были слишком легко одеты.

– О Господи, – сказала тётя Зу несколько позже, когда солнце скрылось, и на горизонте появился зловещий диск Ракса. – Мне холодно.

Мы прошли мимо группы кормившихся лоринов, которые сидели среди ветвей и что-то шумно жевали, и я подумал, что, если мне действительно станет холодно – страшно холодно, – я смогу прижаться к одному из них, зарывшись в тёплую длинную шерсть. Лорины – безобидные, мирные создания, и в Алике их главным образом используют в качестве компаньонов для локсов.

В холодные дни локсы могут впасть в оцепенение и частичный паралич от страха, и присутствие лоринов действует на них успокаивающе. Некоторые говорят, что это разновидность телепатии. В тот вечер я жадно смотрел на лоринов, завидуя их шелковистой шерсти и ленивому добродушному нраву.

Ракс поднялся над деревьями, отражая холодный свет.

– Если бы у меня была меховая шуба… – пробормотала тётя Зу.

– Мы могли бы прижаться к лоринам, – нервно предложил я.

– С чего ты взял, что я позволю себе приблизиться к подобному животному? – огрызнулась тётя Зу, раздражение которой усиливал страх. – Ты что, думаешь, я не лучше локса?

– Извините.

– Почему ты идёшь так быстро? Тебе, должно быть, тепло в твоей куртке.

У меня такая лёгкая одежда.

Вероятно, я был столь же испуган, как и она; мы были далеко от дома, и, несмотря на куртку, холод начинал кусать меня своими острыми клыками. Я сунул руки в карманы и молча зашагал быстрее. И всё же подсознательно я постоянно думал о лоринах: если всё остальное – включая тётю Зу – не поможет, животные обо мне позаботятся.

Они всегда так поступали…

– Дай мне свой шарф закутать руки, Дроув. У меня нет карманов.

Я остановился, разматывая с шеи шерстяной шарф, и протянул ей, все так же не говоря ни слова. Я не хотел, чтобы её страх передался мне. Когда мы поднялись на холм, я увидел далёкие огни – слишком далёкие. Зимний ветер хлестал по моим ногам, и кровь, казалось, превращалась в лёд по пути к сердцу. Я слышал бормотание тёти Зу.

– Фу… Фу… – молилась она солнечному богу. – Фу, мне холодно.

Согрей меня, согрей меня… Помоги мне.

По бокам дороги тянулись низкие живые изгороди, состоявшие из колючих неразумных растений. Зная о наших страхах, каким-то странным образом ощущая их, у дальней стороны дороги стояли лорины, лохматые головы которых выделялись бледными пятнами в свете Ракса; они с доброжелательным любопытством разглядывали нас, ожидая, когда холод окончательно лишит наши трясущиеся тела способности двигаться.