Эдгар Берроуз - Лунная девушка (сборник)

— Что ты будешь делать? — спросил я. Почему-то я чувствовал жалость к ней.

— Я найду себе какое-нибудь заброшенное место в долине и построю землянку, — ответила она.

— Но ты не можешь жить в холмах в одиночку, — заметил я.

Она пожала плечами.

— А тогда где же мне жить?

— Ну ладно, короткое время, — сказал я, — пока калкары не будут сброшены в море.

— А кто сбросит их в море? — спросила она.

— Мы, — гордо ответил я.

— А если и так, то что хорошего ждет меня? Твои люди натравят на меня собак — ты сам сказал это. Но ты не скинешь калкаров в море. Ты не представляешь их количества. Вверх и вниз по побережью — дни путешествия на север и юг, где бы ни была подходящая долина, и они размножаются как мухи. Много дней они собираются со всех сторон, направляясь к Столице. Я не знаю, ни что они затевают, ни почему идут только воины. Неужели им что-то грозит? — Похоже, внезапная мысль осенила ее. — Этого не может быть, — воскликнула она, — чтобы янки напали на них! Неужели твои люди снова вышли из пустыни?

— Да, ответил я, — вчера мы атаковали их большой лагерь, сегодня мои воины должны есть свою вечернюю трапезу в каменных вигвамах калкаров.

— Ты имеешь в виду Столицу?

— Да.

— Твои силы добрались до Столицы? Это кажется невероятным. Никогда раньше вы не заходили так далеко. У вас большая армия?

— Двадцать пять тысяч воинов вышло из пустыни под Флагом, — сказал я, — и мы отогнали калкаров по пути древних к Столице, как ты называешь их большой лагерь.

— Ты потерял много воинов?

— Многие пали, — ответил я, — тысячи.

— Значит у тебя уже не двадцать пять тысяч, а калкары подобны муравьям. Убей их и наползет еще больше. Они будут уничтожать вас до тех пор, пока несколько оставшихся не сочтут себя счастливчиками, если им удастся вернуться в пустыню.

— Ты ничего не понимаешь, — сказал я. — Мы привели наших женщин, детей, стада и табуны вниз, в апельсиновые заросли калкаров, и здесь мы останемся. Если мы не сбросим калкаров в море сегодня, мы подождем до завтра. У нас ушло триста лет, чтобы загнать их сюда, но все это время мы не отступали ни на шаг, если мы что-то захватывали; мы никогда не уходили с позиций, куда перевели своих женщин и детей.

— У тебя большая семья? — спросила она.

— У меня нет жены, — ответил я и поднялся, чтобы подбросить дров в костер. Когда я вернулся с полной охапкой двор, то обнаружил, что она подвинулась ближе к огню и дрожит от холода. Я снял свой калкарский плащ и накинул ей на плечи.

— Нет, — воскликнула она, вскакивая. — Я не могу взять его. Ты замерзнешь.

— Возьми его, — ответил я. — Ночь будет холодной, и ты не сможешь двигаться завтра утром от холода.

Она покачала головой.

— Нет, — повторила она, — я не могу пользоваться услугами человека, считающего меня врагом.

Она продолжала стоять, протягивая мне красный плащ. Ее подбородок был высоко поднят, а выражение лица — высокомерно.

Я подошел и набросил на нее плащ, а когда ее рука потянулась, чтобы сбросить его, я снова надел на нее плащ и придержал на ее изящной фигуре. Она попыталась сбросить его, но моя рука обвилась вокруг нее. Она остановилась лицом к лицу со мной, и ее тело прижалось к моему. Я стоял и смотрел в ее упрямое лицо. Наши глаза встретились, и на мгновение мы застыли, словно каменные изваяния.

Я не знаю, что произошло. Ее глаза, широко раскрытые и наполовину испуганные, заглянули в мои, а ее губы разлепились, и она издала вздох, похожий на стон. Только мгновение мы стояли так, а потом она склонила голову и повернулась. В это мгновение ее мускулы расслабились, и она почти повисла в моих объятиях.

Очень деликатно я опустил ее на подстилку возле костра и поправил на ней плащ. Что-то со мной случилось. Я не знал, что это было, но, казалось ничего в мире не имело значения, кроме удобства и безопасности Бетельды.

В тишине я сел напротив нее и посмотрел на нее так, словно никогда не видел ее раньше, и ночь была прекрасной, как никогда раньше, и — клянусь Флагом! — я словно не видел ее раньше. И еще: словно маленькие ящерицы пустыни она умела изменять свой вид, как они меняют свой цвет, потому что это была совсем другая девушка, чем та, с которой я говорил минутой раньше, настолько новое и чудесное существо, которое невозможно было ни с чем сравнить, предстало передо мной.

Нет, я не знал, что произошло, но меня это и не заботило. Я просто сидел и пожирал ее глазами. И тогда она подняла голову и сказала три слова, которые заморозили в груди мое сердце.

Она подняла взгляд, и ее глаза были печальными и наполненными болью. Что-то случилось и с ней — я видел это.

— Я — Ор-тис, — сказал она и снова уронила голову.

Я не мог говорить. Я просто сидел и смотрел на изящную маленькую фигуру моего кровного врага, сжавшегося у костра.

Через какое-то время она прилегла у огня и заснула. Кажется, после этого заснул и я, потому что, когда я открыл глаза, огонь погас, я замерз и свет нового дня пробивался сквозь вершины холмов на востоке. Я встал и снова развел костер. Я собирался взять Красную Молнию и уехать, прежде чем она проснется; но когда я нашел коня, пасущегося неподалеку от лагеря, я не вскочил на него, а снова вернулся в лагерь. Почему — не знаю. Я больше никогда не хотел видеть ее, но что-то тянуло меня к ней.

Она проснулась и стояла, глядя по сторонам, вверх и вниз по каньону, когда я увидел ее, и мне показалось, что в ее лице появилось облегчение, когда она увидела меня.

Она доверчиво улыбнулась мне, и я не смог вести себя твердо, как полагалось бы с кровным врагом.

Я подумал: если я вел себя дружественно с ее братом, то почему я не могу быть дружелюбным с нею? Конечно, я уеду и никогда больше не увижу ее; но ведь я могу быть вежливым, пока остаюсь здесь. Так я рассуждал, и так я действовал.

— Доброе утро, — сказал я, подходя. — Как ты?

— Нормально, — ответила она. — А как ты?

Ее голос был богатым и мелодичным, а звук его пьянил, подобно старому вину. О, почему она мой враг?

Появились Ниппон из своих маленьких вигвамов. Голые дети прыгали вокруг, играя с собаками в надежде согреться. Женщины развели костры, вокруг которых сгрудились мужчины, пока их подруги готовили утреннюю трапезу.

После того, как мы поели, я взял Красную Молнию и отправился поохотиться, хотя я сомневался, что смогу добиться успеха с тяжелым калкарским луком. Но мне повезло больше, чем я рассчитывал: я убил двух оленей, хотя погоня завела меня дальше от лагеря, чем хотелось бы.

Утро почти прошло, пока Красная Молния вез меня и две туши к лагерю. Я заметил, что он нервничает по мере приближения, прижимая уши и время от времени разражаясь ржанием. Я не понимал причины его беспокойства, и только приготовился, как делал всегда, предупрежденный Красной Молнией о том, что что-то не в порядке.